Моя герцогиня - Элоиза Джеймс

Элайджа нахмурился:

— Что же в таком случае страшнее?

— На яхте находилась герцогиня Козуэй! Бандиты ее схватили, подвергли оскорблениям, едва ли не насилию…

Чивер-Читлсфорд перебил:

— К счастью, плен продолжался недолго; супруг подоспел вовремя.

— Но негодяи столкнули герцога Козуэя в воду! — Стиблстич закричал еще пронзительнее: — Герцогу и герцогине пришлось плыть к берегу!

— Бог мой! — воскликнул Элайджа. Знала ли Джемма, что ее подруге, Исидоре пришлось против воли искупаться в Темзе?

— Восстания в плавучих тюрьмах случались и раньше, — продолжал кипятиться Стиблстич. — Но как я сказал, в этот раз бандиты зашли слишком далеко! Необходимо поставить их на место, ведь грязные руки прикоснулись к аристократу. Сразу к двум аристократам!

Чивер-Читлсфорд снова откашлялся.

— Хорошо еще, что ни герцогиня, ни сам герцог ничуть не пострадали.

— Исключительно благодаря милосердию Господа Бога, который хранит правых и невиновных, — немедленно вставил Стиблстич. Стоило ему открыть рот, как в лицо собеседникам ударял резкий запах бренди. Элайджа ощутил приступ дурноты.

— А еще благодаря силе и ловкости герцога: ведь он не испугался неравной схватки и сумел освободить жену, — восстановил справедливость Чивер-Читлсфорд.

— Если не принять меры немедленно, конца беспорядкам не будет, — упорствовал Стиблстич. — Уже ничто не помешает любому голодранцу напасть на знатную персону, осквернить голубую кровь. Нельзя допускать продолжения безобразий!

— Существует мнение, что уничтожение одного из мятежных кораблей послужит предупреждением остальным, — заявил Чивер-Читлсфорд, раскачиваясь на каблуках.

Он не был плохим человеком, однако отличался крайним прагматизмом и, должно быть, наслаждался ситуацией. Только так можно было объяснить его странное появление в особняке Бомона. В его понимании герцог являлся совестью премьер-министра Питта, поскольку оставался единственным, кто не согласился бы променять принципы на деньги или власть.

— Было бы чудовищной ошибкой сжечь людей вместе с кораблем, — веско произнес Элайджа, понимая, что истина лежит на поверхности и не нуждается в защите. — Подобное действие нарушило бы законы Господа и нашего государства.

— Законы государства принимает парламент, — возразил Стиблстич. — Вместе с королем. И порой ради всеобщего блага приходится применять сильнодействующее лекарство. Разумеется, каждый из осужденных получит последнее причастие: мы же не варвары.

Вопреки утверждению они-то как раз и были варварами. Элайджа понимал, что необходимо взывать к чувству приличия. Чивер-Читлсфорд понимал порочность решения, однако не обладал достаточной моральной силой, способной противостоять безумной агрессии.

— Вы намерены сжечь корабль, в трюмах которого находятся закованные в кандалы люди, — подытожил герцог. — И готовы сделать это на глазах всего Лондона. Собираетесь ли в таком случае заранее объявить о казни?

— Несомненно, — не задумываясь подтвердил Стиблстич. — Как же еще можно доказать криминальному элементу всю серьезность последствий нападения на аристократов? Поставить на вид невозможность оспаривать наказание, назначенное справедливыми и милосердными судебными органами? Только так удастся успокоить мятежные умы, замышляющие новые беспорядки.

— Большинство заключенных, как вам известно, прежде служили в Королевском морском флоте, — ровным голосом констатировал герцог и помолчал, выжидая, пока комментарий проникнет в сознание собеседников. — Среди них есть и осужденные за сущую малость: кто-то, например, украл буханку хлеба, потому что голодал.

Даже Стиблстич знал, что бывшие солдаты представляли серьезную проблему для страны.

— О ветеранах должны заботиться родные графства, — вяло отмахнулся он. К сожалению, жизнь показала, что родные графства оказались не в состоянии прокормить инвалида на костылях или того, кто вернулся с войны с одной рукой и одним глазом.

— Давайте попытаемся представить, что почувствуют и подумают жители Лондона, увидев пожар на Темзе.

Стиблстич немедленно заглотнул приманку.

— Лондонцы обожают хорошую казнь! Когда на Тайберне вешают убийцу, поглазеть собираются толпы. А уж если обещают четвертование, то на площади и вообще не протолкнуться.

— Но, как вам известно, на кораблях нет убийц, — спокойно возразил Элайджа. — Убийц давно повесили, на радость зевакам. Серьезные преступники никогда не попадают в плавучие тюрьмы, это место для несчастных, которых судьба толкнула на воровство.

— Грабители! — ядовито заклеймил Стиблстич. — Нападают, бьют, отнимают деньги и вещи. Как правило, у слабых и пожилых. Старушку обчистят — даже глазом не моргнут!

— Горожане будут смотреть с берега, в этом сомневаться не приходится, — продолжал Элайджа. — И страшные вопли от них не спрячешь.

Глаза Чивер-Читлсфорда блеснули.

— Люди окажутся в западне, в трюмах, и туда неминуемо начнет проникать ядовитый дым. Полагаю, действо будет подозрительно напоминать публичное сожжение ведьм, так популярное в дикие времена, в годы правления королевы Марии, которую не напрасно прозвали Марией Кровавой. Боюсь, история уже знает печальные примеры.

— Сомневаюсь… — попытался перебить Стиблстич, однако Элайджа продолжал говорить веско, напористо:

— Заключенные начнут кричать, огонь безжалостно охватит все судно. У каждого из стоящих на берегу зрителей среди мучеников наверняка окажется хотя бы один знакомый, а то и родственник. Матери бросятся в воду. Поднимется страшный, ни с чем не сравнимый вой.

Губы Чивер-Читлсфорда превратились в тонкую, едва заметную линию.

— О да, ужасно. Крики и вой. — Герцог скрестил руки на груди. — Полагаю, сожжение плавучей тюрьмы останется в истории как важнейшее событие правления короля Георга Третьего. Подобное зрелище никогда не забудется. Каждый, кто окажется на берегу и собственными глазами увидит жестокое массовое убийство, до конца своих дней будет с болью о нем рассказывать. — Элайджа резко повернулся к Чйвер-Читлсфорду: — Сознает ли король, что одним-единственным поступком навеки застолбит себе место в истории человечества?

Вопрос о месте в истории премьер-министра Питта, не говоря уже о роли самого Чивер-Читлсфорда, повис в воздухе.

— Сомневаюсь, — коротко ответил последний.

— Да я сомневаюсь, что события развернутся так драматично, как вы предрекаете! — взорвался Стиблстич. — Разговорами о матерях и воплях нетрудно добиться слез. И все же правда заключается в том, что жители Лондона не прочь посмотреть на казнь!

— Возможно. Народ любит наблюдать, как вешают пойманного и сознавшегося в преступлении бандита. Странно, но все злодеи каким-то образом дают письменные признательные показания— даже те, кто не в состоянии нацарапать собственное имя. Но подвергать медленной, мучительной, жестокой агонии несчастных, прикованных к стене за кражу куска хлеба или миски супа?..