Ясный новый мир - Александр Михайловский

– Хорошо, господа, я согласен. – Услышав эти слова, Клемансо и Пуанкаре непроизвольно облегченно вздохнули и заулыбались. – Я готов выехать в Гаагу, чтобы начать там переговоры с представителями Германии. Но одновременно я бы хотел отправить наших эмиссаров в Петроград, чтобы попытаться восстановить вконец испорченные отношения с новым российским правительством. Надо покончить с этой проклятой войной. Франции нужен мир…

19 ноября 1918 года.

Петроград. Морской порт.

Член Екатеринославского губернского Совета

Нестор Иванович Махно

Холодный пронизывающий ветер нес ледяное дыхание Арктики, а также заряды снежной крупы, которую он горстями бросал в лица прохожих. Нева и Финский залив еще не встали, и по воде плыло ледяное «сало». Но там, где снег падал на берег или на уже появившийся у берега лед, наросли небольшие сугробы. Несмотря на всю эту снежно-ледяную вакханалию, людям, собравшимся сегодня на причалах Морского порта у пришвартованных больших десантных кораблей, было жарко. Лихо наигрывали гармошки, над портом звучало «Яблочко» и «Цыпленок жареный…», хлопцы отплясывали гопак и «Барыню». Анархисты уходили на Гражданскую войну… в далекую Мексику.

Чуть поодаль в бездонные трюмы транспорта «Колхида» грузились трехдюймовые пушки, зарядные ящики, а также трехдюймовые шрапнельные выстрелы французского производства, которых на складах после окончания Империалистической войны было, что называется, хоть задницей ешь[20]. На просторах Мексики, где противники вели войну небольшими подвижными отрядами, русская «коса смерти»[21] должна была еще раз показать себя во всей красе.

В трюмах БДКашек из массивных деревянных брусьев были сколочены денники, куда по опущенным носовым аппарелям заводили гнедых, вороных и пегих коней, а в проходы между денниками закатывали тачанки. Пройдет еще неделя или десять дней – эти четыре БДК, ткнувшись носами в берег в окрестностях мексиканского порта Веракрус, вывалят наружу свистящие и улюлюкающие конные отряды, которые должны будут обеспечить захват порта, необходимого для выгрузки тяжелого вооружения. И вот тогда мексиканские помещики и капиталисты, а также американские интервенты узнают, что такое команданте Махно и настоящая революционная ярость мамы-анархии.

Но это будет потом, а пока три человека стоят и тихо беседуют в стороне от основной массы отбывающих в Мексику добровольцев. Это Нестор Махно и Семен Каретник, за время пребывания в Петрограде отпустившие пышные «латиноамериканские» усы и ставшие похожими на настоящих кабальеро, а также майор Османов, усы у которого были изначально черные и густые, но только не столь пышные, как принято носить в Мексике.

Товарищ Османов тоже направляется в Мексику вместе с группой специалистов, перед которыми была поставлена задача – превратить разрозненные отряды мексиканских повстанцев в регулярную революционную армию, не допустить возвращения к власти помещиков и капиталистов, неважно, посредством задуривания невежественного народа на выборах или военным путем. Еще эти специалисты должны были обеспечить быстрое и беспрепятственное переселение в мир иной мексиканских генералов, поскольку те, как гласит история, тоже не чурались обмана, подлога и убийства своих политических противников. Но все это еще было впереди, а пока беседа шла вокруг разных околомексиканских вопросов.

– Вот ты скажи, товарищ Османов, – допытывался у майора Семен Каретник, – что за люди такие мексиканцы, и с чем их едят.

– Обыкновенные люди, – с улыбкой отвечал Османов, – крестьянствуют, землю пашут, кто на своей земле, кто на помещичьей – арендатором или батраком. Правду ищут, как все, а когда их притесняют, то восстают на притеснителей с оружием в руках. Сейчас в Мексике два революционных вождя. На юге и в центре страны – это выходец из семьи бедных крестьян Эмилиано Сапата, а на севере, там, где граница с Америкой – Панча Вилья, сын батрака и повстанец со стажем. Когда ему было шестнадцать лет, то помещичий сын изнасиловал его старшую сестру. В ответ Вилья купил револьвер, застрелил отца насильника и убежал в горы, где позже присоединился к местным повстанцам.

– Боевой хлопец, – одобрительно хмыкнул Семен Каретник. – И сколько же сейчас ему годков?

– Да он постарше вас обоих будет, – ответил Османов. – Нестора вон на десять лет, а тебя, Семен, аж на пятнадцать. Он и в партизаны-то подался уже тогда, когда ты, Семен, только-только от мамкиной сиськи отвалился. Но на подмогу мы идем не к Панчо Вилье, а к другому революционному генералу – Эмилиано Сапате.

– А разве у революционеров, пусть даже они и мексиканцы, бывают генералы? – спросил у Османова Махно.

– Бывают, – ответил тот, – ведь слово генерал на латыни означает всего лишь «главный», или «основной», и не больше того. Кроме того, генералом Эмилио Сапату называют в основном его люди, а это – знак доверия, и достаточно весомый.

Но дело тут даже не в его «генеральстве», дело в том, что Эмилиано Сапата – это ключевой революционный лидер на юге и в центре Мексики, и если его убьют, то на мексиканской революции можно будет ставить жирный крест.

– А его должны убить? – спросил Каретник. – Ну, если так, тогда понятно…

– Нет, Семен, – покачал головой Османов, – ты не прав. Дело тут даже не в защите жизни конкретного человека, крайне необходимого для мировой революции. Эта задача, конечно, важная, но, можно сказать, побочная. Основная задача – помочь Вилье, Сапате, а также всем мексиканским революционерам объединиться и свергнуть иго помещиков и капиталистов. Ведь в чем основная слабость крестьянских повстанческих армий? Дело в том, что вступившие в них крестьяне желают воевать только в пределах своей округи и неохотно уходят далеко от дома. А если даже их и удается уговорить отправиться в дальний поход, то при первой же возможности они бросают позиции и возвращаются домой.

Если такое становится нормой, то с революцией можно прощаться, ибо регулярные или наемные контрреволюционные армии не имеют такого недостатка. Они способны концентрировать силы нескольких своих подразделений против одного революционного. А в случае, если они и потерпят неудачу, то тут же отступят туда, где их никто не будет преследовать. Одним словом, если не вмешаться в происходящее, то мексиканская революция обречена на поражение, как обречены на него все крестьянские повстанческие войны, одной из которых она, по сути, и является.