Ненавижу тебя, сосед - Лина Манило

class="p1">В этом весь Лавров — если он впускает тебя в свою жизнь, то делает это сразу и стремительно. Не давая возможности остановиться, перевести дух, подумать. Просто берёт за руку и тащит за собой.

И я иду за ним, куда скажет. Потому что наконец верю: после всего, что мы пережили, после вскрытой правды и фокусов моей матери, Демид меня больше не обидит.

Никогда.

Только тоненький голосок интуиции пищит в голове: в любой момент всё снова может сломаться. Рассыпаться в пыль.

33. Ярослава

Ни в одной из тех статей о втором свидании не говорилось о таком сценарии.

Демид просто привел меня на трибуны, усадил на лучшее место и, чмокнув в щеку, убежал демонстрировать свои таланты.

Я совершенно ничего не понимаю в футболе, а тренировка так и вовсе кажется бессмысленной штукой. Толпа потных парней бегает по полю из стороны в сторону, дерутся за мяч, норовят поскорее закинуть в сетку, и всё это под оглушительные крики тренера. Яростный мужик! А ещё свистит так, что у меня уши закладывает.

Не знаю, как терпят это парни, я бы от страху умерла, если бы огромный мужик так орал на меня!

Лаврова он выделяет особенно, обращает на него повышенное внимание, а по мне лучше бы поменьше. Потому что тренер кричит на Демида громче, чем на других, даёт повышенные нагрузки, выжимает сто потов. Угробить, кажется, решил.

Каждый раз я подскакиваю на трибуне, ойкаю, но Демид, похоже, привычный. У него совершенно безразличное выражение лица, он делает, как просят, и постепенно я начинаю вникать, не пугаясь свистков и криков.

Демид двигается стремительно. Как молния носится по полю, уводя мяч в сторону, обходит противников, бежит, будто бы все законы физики нарушает. Такой целостный и гневный, красивый до спазмов в животе от переполняющих его бабочек.

Однажды я прочитала фразу, что у каждого человека есть талант. Просто не каждому везёт его в себе вовремя открыть. Демиду повезло — он будто бы родился в обнимку с мячом, и он к его ноге держится, как приклеенный.

Красиво. Я любуюсь Демидом, жадно ловлю каждое его движение. Искренне переживаю, когда у кого-то из команды получается его обвести, и изо всех сил радуюсь, если Лавр возвращает себе мяч.

До того увлекаюсь зрелищем, что не замечаю, как тренировка подходит к концу. Парни покидают поле, едва волоча ноги. Устали, а мне даже смотреть на них больно.

Тороплюсь на выход, едва не цепляюсь за последнюю ступеньку, нос не ломаю о пол. Но судьба милует от позора, и я успеваю вылететь за дверь раньше, чем всё-таки расшибусь.

Демиду, наверное, нужно восстановить силы. А это значит что? А это значит кофе! Но не судьба.

С Никитой я сталкиваюсь в коридоре, и просто так уйти он мне не даёт: преграждает путь, улыбаясь.

— Если бы я знал, что тебя тут встречу, то не штангу жал, а цветов купил, — Никита, в модном спортивном костюме, с огромной сумкой на плече не выглядит человеком, который только что вышел с тренировки.

Как всегда беззаботный и улыбчивый, даже щеки не разрумянились.

— Нет уж, без цветов лучше, — я решаю, что нужно наконец расставить все точки по местам.

Пусть здесь, в коридоре спортивного центра, но разрубить узел, который сам по себе не рассосётся.

— Тебе хочется дарить цветы, ухаживать. Любоваться просто, — ничего не стесняясь, Никита протягивает руку и касается моего лица пальцами, а я дёргаюсь назад, как от чумы.

— Так, стой! — вскидываюсь и на всякий случай ещё дальше отхожу. — Нам надо поговорить.

— Ты созрела на свидание? — немного горько улыбается, а я качаю головой.

— Нет, Никита, нет. Я же написала утром…

— Благодарила за подарки, да.

От Никиты отскакивает все, что вне его интересов. Он видит и слышит только то, что ему выгодно. И это… бесит!

— А ещё? Я же не только это писала!

— Ничего не помню, — смеётся, но через мгновение становится серьёзным. — Да, Ясь, я умею читать. Но я отказываюсь от мысли, что у меня нет шансов.

Он засовывает руки в карманы, берет театральную паузу, а мне кажется, что на нас сейчас весь мир таращится.

— Но однажды Демид накосячит, — как-то очень убежденно заявляет. С уверенностью. — Он же уже косячил в прошлом? Обижал тебя? Ещё обидит. Я его хорошо знаю.

— Никита, дело ведь не в…

— В нем, Яся. Именно в нём, — кивает и светлая челка падает на глаза, глушит чистую голубизну взгляда, делает его темнее. — Он мой друг, но я его ненавижу. Влез, сволочь, куда не надо было.

— Но он не виноват, что ты мне не нравишься!

Никита вздрагивает, как от пощёчины, сглатывает… ему больно? Ой! Я не хотела, но и врать не могу больше. Надо уже прояснить все.

— Прости, я пойду…

Оборачиваюсь, но Никита берет за руку, останавливая.

— Яся, ты думаешь, он тебе поверил? Думаешь, простил? — его шёпот змеёй вползает в сознание. — Он все равно ненавидит тебя.

— Никита, тебя заносит…

Я дёргаю рукой — сейчас его прикосновения не то что неприятны. Противны.

— Ты совсем ничего не понимаешь. И это не твоё дело. Не имеешь права лезть!

Мне хочется влепить ему пощечину, но я держусь. Ни к чему это, лишнее.

— Он врёт тебе, а ты веришь, — кривит губы в усмешке. — Люди не меняются. Но вот когда он нанесет удар, я, Яся, буду рядом. Только позови.

— Господи, что же ты душный такой?

Смысл его слов от меня ускользает — я отказываюсь слушать гадости. Я просто срываюсь с места и бегу к назначенному месту, где меня ждёт Демид.

Никита остаётся за спиной с его никому не нужными обещаниями быть рядом.

34. Демид

Я давно так не выкладывался на тренировке, и всему виной Яся, которая так трогательно подпрыгивала на трибунах и даже что-то скандировала, чем безмерно веселила парней из команды. Но мне так хотелось показать ей, какого прогресса достиг, каким уважением пользуюсь.

Мне сложно уничтожить в себе того маленького мальчика, которому приходилось думать о выживании. Я мечтал о серьёзной футбольной карьере, но часто даже на веру не оставалось сил.

Но мне всегда везло на тренеров — в этом моё счастье. Сначала школьный учитель физкультуры, бывший футболист, поговорил со своим другом, и тот согласился посмотреть меня. Пётр Яковлевич возглавлял детский футбольный клуб, и в итоге взялся меня тренировать, и больше всего на свете я боялся его подвести, не оправдать ожиданий.