Книга о Небе - Кодзиро Сэридзава

Я вскоре забыл об этом, а спустя какое-то время он возник у входа в мой дом примерно в одиннадцать утра — на нем была старая форма Токийского университета, которую, похоже, он стирал сам, — и сообщил, что возвращается с устного экзамена по приему на работу в банк Мицубиси.

Затем, не прошло и получаса, мне позвонил Накатани из банка Мицубиси.

— Этот С., претендент на место в моем банке, за которого ты поручился, — он твой родственник?

— Мы из одной деревни, и у нас одна фамилия, может быть, и родственник, но… я уже давно покинул нашу деревню.

— А он не марксист?

— Насчет этого будь спокоен. Думаю, он не марксист.

— В случае его недобросовестности, если он нанесет урон банку, ты должен будешь компенсировать потери — ты это понимаешь?

— Разумеется… Но об этом не беспокойся. У жителей того края устойчивая репутация честных людей.

На этом телефонный разговор прервался.

На следующий день, ранним утром, С. снова пришел к нам и громко крикнул убиравшей в саду моей жене:

— Госпожа! Меня приняли на службу в банк Мицубиси! — и, кажется, показал ей открытку. Его голос донесся до моей спальни на втором этаже, где я еще лежал в кровати.

До сих пор помню, как он весело сказал, когда я спустился по лестнице:

— Ну, теперь хорошо бы жениться на симпатичной девушке.

Два года спустя он вроде бы женился на младшей сестре своего сослуживца по банку, эта девушка была не только симпатичной, но потрясающе красивой; его друзья говорили, что она — вылитая героиня знаменитого фильма «Красавица и дикий зверь», который тогда показывали по телевизору.

«Дикий зверь» примерно раз в десять дней навещал нас, но, женившись, совсем отдалился, и я его ни разу не видел. Что касается красавицы, то она один-два раза в год навещала мою жену.

Вспомнив, что я не поблагодарил Накатани при жизни за то, что он принял в банк С., я решился посетить его в Истинном мире.

В одном из великолепных европейских зданий, выстроившихся в ряд в Истинном мире, располагался офис Накатани. Мы встретились в его личной комнате для приема посетителей, и я назвал причину, которая привела меня к нему, впрочем, его гораздо больше волновало состояние японской экономики в нашем Мире явлений.

По его словам, положение японской экономики в Мире явлений невообразимо скверное, поэтому люди с душой Истинного мира изо всех сил стараются помочь, но поскольку у представителей высших слоев Японии души испорчены богатством. Истинный мир ждет, что Бог вскоре очистит их сердца.

Так сказал мне Накатани, и поскольку в Истинном мире у людей нет ни личных интересов, ни корысти, их деятельность не только в радость им, но и приносит хорошие плоды в Мире явлений, Накатани посоветовал мне не особенно жалеть о расставании с Миром явлений и не особенно стараться задерживаться там и поскорее прибыть в Истинный мир…

Затем мы обнялись, как в былые времена, и я вдруг почувствовал, как слезы подступили к глазам…

Я, живущий в Мире явлений, как здравомыслящий человек понимал, что Накатани из Истинного мира мертв, и, полагая, что его духовное тело холодно, удивился, что оно живое и теплое.

Разомкнув объятия, я внимательно вгляделся в его лицо и глубоко вздохнул:

— Так ты не умер, ты оказался живым.

— Что такое ты говоришь? Ведь именно потому, что я жив, ты, приходя в Истинный мир, всегда можешь встретиться со мной, не так ли? Сейчас у нас время отдыха, ты, кажется, любишь музыку, так послушай ее!

И с Небес и с Земли послышалась прекрасная музыка: мне казалось, что все мое существо растворяется в Небесах.

— Что это за мелодия?

— Это музыка Неба, ее надо слушать очень внимательно.

— Небесная музыка. Она прекрасна.

Как знать, может быть, я, очарованный этой музыкой, так и остался бы вместе с Накатани, забыв обо всем на свете, если бы за мной не пришел Жак.

С тех пор в часы одиночества я, вспоминая Небесную музыку, чувствую себя в лоне Бога. Мне кажется, музыка — это язык Бога.

А иначе и быть не может.

Мои родители бросили меня сразу после рождения, и меня воспитывали чужие люди. Может быть, поэтому я вырос человеком с мрачной душой, недоверчивым, во всем осторожным, готовым ко всему плохому, пассивным. Боюсь, что тем, кто имел со мной дело, я казался неприятным типом. Я казался таким даже своей доброй жене…

Моя жена примерно десять лет назад, в тот день, когда на красной сливе у входа в наш дом соловей воспевал приход весны, внезапно скончалась прямо за столом после обеда.

Моя жена, когда мы собирались пожениться, согласилась с моим предложением отказаться от расходов, связанных со свадебным банкетом, и потратить эти деньги на поездку в Европу.

В то время я был чиновником Министерства сельского хозяйства и, по рекомендации начальника отдела, старшего моего коллеги господина Исигуро, получив двухгодичный оплачиваемый отпуск, вдвоем с женой уехал в Европу.

Жена радовалась, считая, что это стало возможным благодаря мне, хотя в те времена добраться из Японии во Францию трудно — только на корабле, который плыл туда сорок пять дней.

С тех пор как во Франции совершилась социальная революция, прошло уже сто с лишним лет, это была великолепная цивилизованная страна, и нас там приняли как равных, как соседей, не обращая внимания ни на наше гражданство, ни на нашу расу, ни на то, что мы и вправду были тогда дикарями.

Там, во Франции, жена сказала мне, что на собственном опыте убедилась: мировоззрение народа и каждого человека в отдельности основывается на таких важных понятиях, как «свобода», «равенство» и «братство», ей стали понятны эти принципы, и она приняла их. Не прошло и года, как она с серьезным видом сообщила мне: «Благодаря своим занятиям и с твоей помощью я наконец смогла стать цивилизованным человеком. Поэтому, где бы я ни жила, я буду спокойна и счастлива, а значит, всегда смогу вернуться в нашу дикую страну, Японию». Моя маленькая жена, казалось, вся сияла. Низким баритоном я пропел ей в ответ: «Наконец-то стала цивилизованным человеком, говоришь?.. Ну а я, устав быть им, хочу громко кричать „А-а!“, подобно дикарю, хочу свободно взмахнуть крыльями — так поет моя душа».

И в унисон мне жена тихим сопрано пропела: «Смогла стать цивилизованным человеком!»

Закончив этот короткий дуэт, двое цивилизованных людей, как всегда, с легкой душой рассмеялись, обняв друг друга.

Помнится, это было весной 1925 года. С тех пор жена прожила со мной более полувека. За это время наша Япония воевала со всем миром, потерпела поражение, испытала тяжелые страдания и даже голод.

И в этой повседневности, похожей на настоящий ад, жена, произнося, как заклинание, «я — цивилизованный человек», ни мне, ни кому-либо другому не высказывала ни слова недовольства, никто не слышал от нее ни жалобы, ни стона.