Марь - Алексей Воронков

– Заткни-ись! – громко проревел он и со всей силы пнул Володьку сапогом. Но даже это не остановило старшину. «… Врагу не сдается наш гордый “Варяг”, пощады никто не желает…» – продолжал петь он.

– Ша! – побагровел от злости Аноха. – Еще пикнешь – убью!..

Заслышав странное пение, бойцы как будто очнулись после долгого оцепенения. «Что мы делаем?.. – спрашивают они друг друга. – Нас же всех посадят. И вообще, не дело это…»

– Аноха! Сволочь! Остановись!.. – заметив у того в руках нож, кричит Пустоляков. А когда он понял, что того просто так не остановить, что еще мгновение – и случится непоправимое, выхватил из рук Лукина дубинку и шарахнул ею Анохина по голове.

Тут же со всех сторон на него посыпались удары. Это блатные мстили за своего вожака. Чем бы это все закончилось – неизвестно, если бы к Пустолякову не подоспела помощь. Завидев, что их товарищ в беде, первым бросился ему на выручку Тулупов, за ним Савушкин, Релин и Хуснутдинов. Схватка была недолгой, и скоро все зачинщики бузы, связанные по рукам и ногам солдатскими ремнями, рядком лежали на земле. Анохин, Шепель, Гузеев, а с ними и Лукин.

Братцы, да где ж вы раньше-то были?! – хотел крикнуть Грачевский, но чувство обиды, боль, отчаяние сделали свое черное дело, и он захлебнулся в слезах.

– Братцы… Братцы… – повторял он, едва шевеля разбитыми губами. – Ну что же вы?.. Давайте, развязывайте скорее…

Когда его наконец развязали, он не сдержался и, подлетев к Анохе, с силой вонзил свой сапог ему в бок.

– Гады!.. Сволочи!.. Фашисты! – вырвалось из него вместе с комками спекшейся во рту крови. Про фашистов это он не случайно – с детства был наслышан об их зверствах. Он был сыном фронтовика, и для него, как и для многих его сверстников, война была не пустым звуком, а прочувствованным всем сердцем страшным эпизодом истории.

После этого он подошел к Лукину.

– Подлая твоя душа… – сказал он ему. – Ну эти хоть конченые люди, а ты-то… ты-то зачем?.. Но теперь и тебе крышка…

Лукин выглядел страшно напуганным. Он лежал на земле и стонал – то ли от боли, то ли от предчувствия расплаты.

– Что стонешь, бегемотина? – усмехнулся Пустоляков. – Да тебя убить мало!.. Эх ты, а еще земляком называешься.

Они и в самом деле были земляками – пермяки или что-то в этом роде. Их из одного военкомата и призывали. Вначале держались вместе, даже дружили, пока не появились эти блатные. И как же он так быстро переметнулся к ним? – удивлялся Пустоляков. Выходит, гнилым ты был, парень, только, жаль, я сразу этого не заметил.

Арестованных поместили в специально отведенную под «кичу» палатку и приставили к ним часовых.

– Будут сидеть там, пока не прилетят вертолеты, – сказал Грачевский. – А потом мы отправим их на Большую землю – пусть с ними военная прокуратура разбирается. А с нас хватит, натерпелись… Это хорошо еще, что они не успели наломать дров, а то бы беда…

Остальным тоже досталось от него.

– Ну а вы?.. – на следующий день во время развода на работы в сердцах произнес Володька, обращаясь к бойцам. – Вы-то что растерялись?.. Командиров, понимаешь, веревками вяжут, бьют, увечат, а вы стоите и глазами хлопаете… А кто-то даже на поводу у этих бандитов пошел… Эх вы… Ну разве могу я после этого на вас положиться?

Тем стало стыдно. А может, только прикидывались ради порядка? Заканючили, заквасились, прощения просят. Дескать, растерялись мы. Потому как все больно быстро произошло – даже подумать не успели. Видно, мол, с голодухи это у нас мозги заклинило.

– Да не голод тому виной, не голод – слабаками вы оказались, вот что, – говорит им Володька. – Да вас не на великую стройку нужно было посылать, а в детский сад. Там ваше место.

Короче, постыдил он народ основательно, не забыв при этом поблагодарить тех, кто помог им высвободиться из плена.

– Пустоляков, Тулупов, Савушкин, Релин, Хуснутдинов – выйти из строя! – скомандовал он. – От лица службы объявляю вам благодарность за смелость и находчивость, проявленные во время задержания преступников…

– Служим Советскому Союзу! – дружно ответили те.

– Ну а вы берите с них пример, – обращается старшина к бойцам. – Кстати, буду ходатайствовать перед вышестоящим начальством, чтобы нашим героям дали краткосрочный отпуск на родину. Заслужили!.. – Он обвел глазами строй. Заметив своего каптенармуса, неожиданно спохватился: – Ну вот, а про рядового Рацбу я и забыл!.. А ведь это он первым пришел к нам на помощь. Спасибо тебе, Гиви, – уже не по-уставному поблагодарил он его.

– Да что уж там… – вздохнул тот. – Главное, что живы остались…

И снова побежали дни. Долгие, тягучие… На смену короткой осени пришла зима. Затрещали морозы, замели пурги. Однако ничего не изменилось в жизни отряда. Что только бойцы не передумали за это время! Версии были одна мрачнее другой. Кто-то говорил, что стройку вообще свернули, при этом забыв возвратить из тайги многочисленные отряды строителей. Другим казалось, что начальство просто потеряло их координаты. А одному дошлому бойцу даже пришла в голову мысль о ядерной войне. Разве, мол, вы забыли, что творилось в мире в последние годы? Кто только нам не угрожал – ну вот, мол, и дождались… Ему за эти слова братва чуть было морду не набила. Все ведь хотели вернуться домой живыми да здоровыми, а этот им про войну…

Однако всякий брошенный в воду камень обязательно создаст волну, вот и тут это случилось. А что, если и в самом деле война? – заволновался народ. А у них и оружия-то никакого нет, кроме разве что топоров. Было несколько дробовиков, из которых они глухарей щелкали у Бэркана, однако Ходенко увез их с собой. С одной стороны, это, конечно, хорошо, а то, попади они в руки таким, как Аноха, – уж точно мало не покажется! И все-таки была бы у них хотя бы парочка стволов – тогда б веселее было. В тайге ведь какой только живи нет, а тут пойди поймай ее голыми руками. А им жрать нечего. Накануне последние галеты съели, которые были припасены Рацбой на «черный день». А ведь «черные дни» только начинаются… Когда еще о них вспомнят на Большой земле? А пока они не передохли с голоду, нужно что-то думать…

Вечером, когда братва вернулась с работ и отужинала – Гиви, не имея ничего под рукой, сварил похлебку из каких-то кореньев, которые он накопал в тайге, – Грачевский снова построил отряд.

– В общем, братцы-кролики, – говорит, – вы сами видите, в какое дерьмо мы попали. Так давайте же вместе думать, что нам делать.

И тут началось. Одни предлагали взять курс на юг и всей толпой отправиться в поисках хоть какого-то жилья. Там отыскать телефон или рацию и сообщить о себе на Большую землю. Другие настаивали на том, чтобы, напротив, идти на север – в ту сторону, где живут якуты…

Были и другие предложения. Дескать, тайга большая и они могут заплутаться, поэтому лучше остаться и подумать о том, как им добыть пищу.

Эта мысль показалась Грачевскому наиболее разумной. В самом деле, куда они пойдут? А тут у них уже два сруба готовы к зиме, а скоро появится еще парочка. В каждом поставят по буржуйке – чем не зимовье? А дрова – вон они рядом. Сто лет руби – все не вырубишь. Да и одежонка к зиме у них имеется. Слава богу, Ходенко не забыл про бушлаты. Остается дело за пропитанием. Но и его можно добыть, коли пораскинуть мозгами.