Крест и порох - Андрей Посняков

С ревом налетели менквы. Наверное, хотели влезть внутрь, но с такой силой врезались в борт, что лодку перевернули, а Серьга от толчка вылетел в другую сторону, в воду, тут же вскочил, убирая саблю и суя топор за пояс. Навалился на борт соседней лодки, помогая священнику, немцу, Михайло и Онисиму спихнуть ее в воду, услыхал плеск сзади, развернулся, выхватывая клинок, рубанул им волосатое тело, вскинувшее двумя руками дубину, кольнул морду рядом, третьего врага полоснул поперек груди, снова навалился на лодку. Она пошла, пошла – Матвей снова обернулся, отмахиваясь саблей. Уловил миг, перевалился через борт, стал лупить остро отточенной саблей по волосатым пальцам, стремящимся лодку удержать.

Ближе к носу немец и священник уже вовсю гребли, и посудина наконец отошла от берега.

С дальней лодки кинулся в воду Семенко Волк. Матвей подхватил со дна весло, протянул ему. Казак ухватился, поволочился следом. Серьга подтянул его, дал возможность ухватиться за борт и тоже начал грести.

– Оторвались! – выдохнул Волк, падая на дно лодки. – Я свою хорошо рубанул, в двух местах. А ты?

– Дыра есть, – уверенно кивнул Матвей.

На стенах острога казаки тоже крестились, облегченно переводя дух.

А ведь поначалу казалось, что затея провалилась! Когда десяток храбрецов вырвались из крепости и сбежали вниз, сбивая первых, растерянных менквов, им нужно было пробиться всего десять шагов. Но уже на полпути людоеды словно взбесились, ринулись на воинов отовсюду, толпа стала густеть, и казаки увязли в ней, как оса в меду. Упал сперва один воин, потом второй, споткнулся третий…

Однако воевода вдруг заметил, что среди беснующейся толпы один людоед стоит недвижно, слегка расставив руки. Егоров хлопнул по плечу Брязгу, указал цель. Дважды тренькнула тетива, чародей упал, ярость зверолюдей тут же ослабла, и отряду, перебив самых ближних людоедов, удалось вырваться на открытое место. Почти сразу менквы снова встрепенулись, кинулись в погоню. Видать, ими завладел другой сир-тя, угадать которого не получалось. Но казаки уже успели набрать скорость, первыми домчались до лодок. Двое прыгнули в правую и левую, остальные стали сталкивать среднюю.

Набежали менквы, на несколько мгновений все смешалось – а потом стало видно, что лодка все-таки отплыла, и вроде бы с людьми.

– Отлично, – облегченно перекрестился атаман. – Теперь мы почти на равных.

Тем временем казаки в трофейной посудине отдыхали, потихоньку приходя в себя, осматривались. Священник, перебирая предметы на дне, некоторые сразу кидал за борт:

– Фу, мерзость богопротивная!

Некоторые откладывал, а над кувшином застыл в глубоком размышлении:

– Мазь, что ли, какая травяная?

– Дай посмотреть, отче… – Серьга перебрался ближе, понюхал, потом приподнял и наклонил, отпивая через край.

– Чего там? – заинтересовались остальные.

– Кисель, – он опустил кувшин, отер усы и бороду. – Вкусный, сытный. Попробуйте, не пожалеете.

– А вдруг заговорен? – опасливо спросил отец Амвросий.

– Так ведь для себя дикари держали! Себя-то что за смысл травить?

Кувшин пошел по кругу и вскоре опустел. Насытившись, казаки взялись за весла, быстро перегнали лодку к берегу возле устья реки, вытащили.

– Благослови нас, храбрый капеллан, – попросил немец. – Отпусти грехи еще раз, ибо опять мы в кровавой каше по самые уши сидим. Очистим души наши и бросим жребий об очередности караула.

Сторожили казаки, конечно же, на совесть, однако ворога первым заметил не Семенко и Онисим, сидящие в камышах у реки, а Матвей – по острому покалыванию на груди под амулетом, подаренным женой. Серьга сразу поднялся, толкнул священника, указал на пять плывущих с верховья лодок:

– Отчитай нас и их, отче. Кажется, пора нам муку за веру христианскую принять.

– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя твое, да приидет царствие твое; да будет воля твоя и на земле, как на небе… – сонно зевая, перекрестился отец Амвросий, после чего осенил знамением отдыхающих на траве.

– Чего-то меня в дрему кинуло, – зевнул и Ганс Штраубе. – Кажется, челюсть сейчас вывихну.

– Это чародеи обездвижить вас пытаются, – кивнул на реку Матвей. – Я так мыслю, они все на своем пути в сон погружают, дабы до сотоварищей добраться без опасностей.

– Лодку на воду! – увидев врага, встрепенулся немец. – Скорее, скорее! А ты, отче, чары их развеивай! Ты умеешь, тебе не впервой!

Караул в устье реки, понятно, спал, колдовство свое дело сотворило. Будить их, отчитывать времени не было – казаки столкнули лодку вчетвером, прыгнули в нее, положили топоры рядом, у ног, и стали выгребать навстречу врагу.

Лодок у язычников было куда более, нежели ватажников, однако в каждой сидело всего четыре гребца – меква и один чародей, – посему особого страха ратники не испытывали, думая лишь о том, как приблизиться и вцепиться… А вот сир-тя появление врага не понравилось, все они дружно привстали, выставили вперед указательные пальцы, что-то забормотали, и даже Серьга ощутил, как руки его стали словно ватными. А уж остальные казаки и вовсе перестали двигаться.

Однако Матвей, терпя боль от амулета и превозмогая слабость, продолжал гнать лодку на перехват, и дикарям это страшно не нравилось. Они перешли на громкий вой, делая малопонятные жесты, некоторые даже встали на ноги. Голова казака закружилась, тело стало наполняться огнем…

– Во Иордане крещающуся тебе, Господи! – неожиданно появился из камышей отец Амвросий, бредя по колено в воде со вскинутым крестом. – Троическое явися поклонение, родителев бо глас свидетельствоваше тебе! Возлюбленного тя сына именуя и дух в виде голубине, извествоваше словесе утверждение! Являйся, Христе Боже, и мир просвещай!!! – Священник осенил себя размашистым знамением и решительно погрузил крест в воду.

На миг казаку показалось, что вода вокруг креста даже забурлила, – и тотчас боль исчезла, дышать стало легко и свободно, а обездвиженные товарищи, громко выругавшись, резко ударили веслами.

Между тем на колдовских лодках творилось невероятное. Менквы, сбросившие с себя чародейское одурение, зарычали, закрутились, бросая весла. На одной лодке они сразу вцепились в колдуна, на другой затеяли драку между собой, из третьей попытались выйти – и она перевернулась. Сир-тя пришлось забыть про врага, восстанавливая власть над зверолюдьми, – этих мгновений казакам вполне хватило, чтобы доплыть до каравана.

– Гуляй, православные! – С веселым кличем Матвей прыгнул на борт передней лодки, держа в одной руке топор, в другой саблю. Менквы, уже снова одуревшие от чародейской воли, повернулись к нему, и тут же один людоед получил укол под подбородок, другой – обухом под колено. От весла казак прикрылся топором, ударил его хозяйку в горло, подрубил ноги соседки, шагнул через сидушки.

Амулет пронзил грудь острой болью – чародей вскинул над головой щит, схватился за палицу. Но Серьга рубанул его из-за головы и пробил топором и щит, и руку под ним, и сам череп колдуна. С облегчением перевел дух, глянул на соседнюю лодку. На ней Ганс Штраубе тоже покончил со своим. На третьей лодке людоеды бодро жрали своего капитана, перевернутую выносило в море течение. Последняя из лодок неосторожно выплыла на мелководье, и ее перехватили очнувшиеся после молитвы караульные – выскочили сзади и всадили сир-тя топор между лопаток. Менквы сразу попрыгали за борт и с воем кинулись к берегу – в холодной воде им явно не понравилось.