Черный мустангер - Майн Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если бы Гремучая Змея и его воины могли предвидеть, что хозяева лагеря сами так его обчистят, они предпочли бы заморить своих мустангов, но поскорее доехать. Впрочем, индейцы и так двигались вперед довольно быстро; караульные, поставленные рудокопами, не замедлили дать знать об их приближении. Рудокопы забрали напоследок еще кое-что из вещей, в том числе две небольшие круглые палатки, после чего поспешили взобраться на гору.
Несколько человек все же замешкались на равнине. Это были хозяева лошадей, которые с печалью в сердце расставались с преданными животными. Лошадей никак нельзя было увести с собой. Разве могли они пробраться по тропинке, годной для коз, антилоп или же для животных, обладающих когтями? В какие руки попадут несчастные животные? Какая участь их ждет?
О том же думали возницы и погонщики мулов, которые также любили вверенных им животных.
Но времени терять было нельзя. Пора было прощаться. Послышались восклицания: «Лошадка, лошадка моя милая!» «Мулик, мулик дорогой!» «Прощай, да хранит тебя Бог!» К этим нежным словам они добавляли тысячи проклятий в адрес тех, кто вынуждал их разлучиться со своими любимцами.
Педро был взволнован чрезвычайно. Все его будущее зависело от успешной эксплуатации открытой им золотоносной залежи, и теперь, на его глазах, надежды эти внезапно рухнули. Даже если допустить, что рудокопы избегнут смерти, все самые дорогие машины будут наверняка разрушены врагами, и кто знает, окажется ли фирма «Вилланова и Тресиллиан» в состоянии возместить такие потери. Эти мысли приводили Педро в ярость. Но делать было нечего, и он последовал за остальными на вершину горы. Товарищи Педро был уже довольно далеко, за исключением Генри Тресиллиана. Последний никак не мог расстаться с Крузадером. Стоя подле своего коня, он ласково гладил его рукой по лоснящейся шкуре. Слезы бессилия текли из глаз молодого человека. Увы! Он ласкал Крузадера в последний раз!..
Благородное животное как будто понимало своего господина: оно смотрело на него своими большими умными глазами и жалобно ржало.
— Мой славный Крузадер, — бормотал молодой англичанин, — мой бедный друг. Знать, что я должен расстаться с тобою и что ты достанешься какому-то презренному краснокожему… О, это жестоко, очень жестоко!..
Крузадер ответил на эти слова жалобным ржанием. Без сомнения, он разделял печаль своего господина, которого так любил!
— Пусть поцелуй будет нашим последним прощанием, — произнес Генри, прикладывая свои губы к шелковистой морде Крузадера.
И он ушел, широко шагая, стараясь побороть душевное волнение.
Рудокопов уже не было видно, когда Генри Тресиллиан вступил в ущелье. Нельзя было терять времени, но молодой англичанин, не сделав и ста шагов, обернулся. Он услыхал топот скачущей лошади. Не одинокий ли это индеец? Нет, это был Крузадер, не желавший расставаться со своим господином. Достигнув начала крутого подъема, славный конь пытался вскарабкаться по нему. Но все его усилия были напрасны. Всякий раз, когда он ставил передние ноги на камни, камни начинали осыпаться, и он падал на колени. Он несколько раз начинал все сначала, и все его попытки сопровождались жалобным ржанием, которое до слез трогало Генри Тресиллиана.
Молодой человек быстро продолжал свое восхождение, чтобы не видеть этого мучительного зрелища, но на середине подъема остановился, чтобы бросить последний взгляд на своего верного друга. Крузадер неподвижно стоял на том же месте; он отказался от мысли последовать за своим господином и временами громко издавал печальное ржание, свидетельствовавшее о его горе и отчаянии.
EL CASCABEL
На верху обрыва Генри Тресиллиан нашел своего отца и дона Эстевана. Они руководили оборонительными работами. Мужчины набирали повсюду в пути камни и подавали их товарищам, находившимся на площадке. Они образовали цепь, так что можно было принять их за повстанцев, устраивающих баррикаду. По словам Педро, Затерявшаяся гора сама по себе могла заменить самую сильную крепость и устояла бы против любой артиллерии. Эти камни предназначались для другого: они должны были служить метательными снарядами в случае нападения краснокожих.
Каждый работал с таким усердием, что скоро на краю оврага образовался парапет в форме подковы. Что бы ни случилось, мексиканцы теперь могли быть уверены, что у них не будет недостатка в средствах защиты.
Что касается остальных рудокопов, они вместе с женщинами и детьми помогали на лужайке убирать в безопасное место все, что только можно было унести из лагеря. Некоторые, еще не оправившись от волнения, ходили взад и вперед и с жаром обсуждали положение дел; другие, более храбрые и спокойные, приводили в порядок неприбранные ящики и тюки, разбросанные на земле, и спокойно ждали дальнейших событий.
Сеньора Вилланова и ее дочь, окруженные прислугой, составили отдельную группу. Молодая Гертруда пристально смотрела на то место, где появлялись поднявшиеся на гору люди, и взглядом словно спрашивала о чем-то вновь прибывших. Она заметно беспокоилась. Ей сказали, что Генри Тресиллиан не ушел из корраля вместе со всеми, и она боялась, как бы он не опоздал и не подвергся какой-либо опасности.
Никто еще не думал раскидывать палатки и располагаться в них; все еще надеялись, что дело кончится ложной тревогой и что скоро можно будет избавиться от всякого страха.
Так как мнение гамбузино относительно того, к какому племени принадлежали индейцы, было основано, в сущности, только на предположениях, дон Эстеван послал его снова в разведку. На этот раз он доверил ему свою подзорную трубу и условился о сигналах. Один ружейный выстрел должен был означать, что враги не направлялись уже более к Затерявшейся горе; два выстрела означали, что они близко: три — что нечего более бояться; четыре — что, наоборот, это шайка из враждебного племени, намеревающаяся расположиться лагерем. Из этого можно было бы, пожалуй, заключить, что Педро уносил с собою целый арсенал оружия, тогда как с ним был только его штуцер да два пистолета старой системы и средней дальнобойности; присоединившийся к нему по пути на гору Генри Гресиллиан пожелал сопровождать его; он был вооружен, как
