"Долина смерти". Трагедия 2-й ударной армии - Изольда Иванова

Мы благополучно пересекли дорогу, по глубокому снегу дошли до леса. Когда мы уже скрылись в лесу, противник стал обстреливать нас из пулеметов слева по ходу нашего движения. Из-за дальности расстояния и бесприцельности этот огонь не причинил нам вреда.

С переменой нашего местоположения ничего не изменилось в лучшую сторону. Наоборот, голод, холод, страх перед неминуемой и бессмысленной гибелью окончательно подорвали моральный дух и физические силы людей. Тяжело, обидно и горько было смотреть на обессилевших людей. Люди пожилого возраста и слабого телосложения не в силах были пережить этого кошмара, на ходу падали в снег и умирали, некоторые лишались рассудка.

Не помню, какой это был день — шестой или седьмой — нашего блуждания по лесам, когда часов в 11–12 меня позвали к комдиву А. И. Старунину.

Когда я явился, полковник стоял, прислонившись спиной к дереву, и ковырял палочкой свою курительную трубку. Разговор не носил официального уставного характера. Он спросил меня: «Идти можете?» Я с уверенностью ответил, что могу. «Тогда возьмите с собой человек пять добровольцев и отправляйтесь. Пожалуйста, поступи по-разумному, не оголяй роту боеприпасами».

Расшифровывать задачу не было необходимости: все предыдущие дни группы отправлялись с одной задачей — сообщить наше местонахождение, чтобы получить помощь и выбраться из окружения.

Когда я возвратился в роту и сообщил, что комдив поручил мне с небольшой группой идти на связь со своими, со мной согласились идти Эссенов Сейдалим, комсорг Борисов, красноармеец Вавилов и еще два бойца, фамилии их не помню. Подошел санинструктор и начал просить, чтобы его тоже взяли в группу. Я ответил, что взять не могу, так как он слишком слаб и не сможет с нами идти. Этому человеку было за сорок и на всех переходах он всегда отставал от колонны. Но он меня так просил, а потом вообще ошарашил — упал мне в ноги, стал рыдать и приговаривать: «Здесь все равно все погибнут, никто из них не выйдет из окружения. Если вы меня не возьмете, на вашей душе останется грех, останутся сиротами шесть моих детей, кто им поможет? Я буду делать все, что прикажете. Не буду отставать и даже буду поочередно идти впереди и прокладывать тропу в глубоком снегу». Пришлось взять его с собой.

Итак, нас собралось 7 человек. На вооружении у нас было 3 автомата ППШ, у остальных — винтовки. На каждого было по 3–4 ручные гранаты и на группу 4 или 5 противотанковых гранат. Перед самым отходом подошел помнач оперотдела штаба старший лейтенант и попросился тоже идти с нами.

Я дал согласие, но предупредил, что в группе должен быть один начальник, которым назначен я. Если он будет беспрекословно выполнять все мои требования, пусть присоединяется.

Около 14.00 мы со всеми распрощались и ушли. Пройдя 2,5–3 км, остановились на небольшой поляне, чтобы изучить по карте маршрут движения и немного отдохнуть. День был хороший — тихий, солнечный. Своим товарищам я твердо заявил, что мы обязательно выйдем к своим, и потребовал строго выполнять мои указания и сигналы во время движения на марше. Старший лейтенант-артиллерист засомневался в справедливости моих слов и решил возвратиться. За время короткого отдыха он раза два или три покидал нас и снова возвращался. Мы тронулись без него, но через 1,5–2 км он снова догнал нас. Немного прошел и снова стал высказывать свои сомнения. Я был вынужден строго предупредить его, чтобы он выбрал что-то одно: или идти с нами и не разводить паники, или возвратиться в лагерь к своим. И он возвратился. Видимо, человек был морально надломлен, не было у него веры ни в людей, ни в самого себя.

Я уже говорил, что санинструктор приободрил меня, это верно. В том, что я выйду и выведу людей, у меня сомнений не было. И вера людей придавала еще больше сил. Мне было 23 года, перед войной я окончил военное пехотное училище, был вынослив и физически закален. Ответственность за людей и выполнение поставленной задачи не давала мне права терять силу духа и уверенность. Кроме того, я знал, что у немцев не было сплошной линии обороны.

Волновали две очень серьезные проблемы: первая — не угодить в засаду к немцам, вторая — не попасть на минное поле. Шли мы довольно долго. Снежный покров в лесу достигал 60–80 см. Днем уже пригревало солнце, а ночью были морозы, и образовалась снежная корка. Идти по целине было очень тяжело. Через каждые 20–30 шагов приходилось менять направляющего. Ко всему мы были истощены от голода.

Остановки для отдыха делали короткие, так как нужно было до рассвета пересечь передний край противника. Все время шли лесом. Полян, проторенных троп и дорог не пересекали. Придерживались южного и юго-западного направления.

Ночь была лунная, тихая и морозная. Около часа ночи услышали запах дыма. По нашей ориентировке поблизости никаких населенных пунктов быть не могло. До переднего края противника также еще было далеко. Мы остановились, начали прислушиваться и просматривать вокруг себя лес, насколько это было возможно при лунном свете. Впереди справа обнаружили землянку, из трубы шел дым. Тихо подкрались поближе. Я с Эссеновым направился к землянке, остальные нас подстраховывали.

Подойдя вплотную, мы установили, что землянка средних размеров с добротным перекрытием из круглых толстых бревен. Дверь открывалась наружу. Мы заглянули в светящееся окошко и увидели, что там спят человек 5–6 немецких солдат, у стенки составлены винтовки и висят поперечные пилы. Очевидно, это были заготовители древесины.

Необходимо было решить: что делать? Оставлять немцев в живых опасно для нас. Вдруг мы к утру не выйдем и вынуждены будем пережидать день в лесу? Нас тогда по следу смогут обнаружить. Уничтожить их без шума — не рассчитывали на свои физические силы. Тогда мы подтащили лежавшее рядом довольно толстое бревно и подперли им дверь. Потом бросили противотанковую гранату в дымоходную трубу. Раздался сильный взрыв, потрясший глухую лесную тишину. Мы снова подошли к землянке, но признаков жизни в ней не обнаружили и продолжили путь.

Через час-полтора мы заметили, что за нами идет большая группа людей. Мы предположили, что после взрыва нас обнаружили немцы и начали преследовать. Выход был один — принять бой, так как оторваться от преследования мы были не в состоянии.

Мы заняли круговую оборону и стали ждать. Я приказал без команды огня не открывать, подпускать на самое близкое расстояние. Вскоре рассеялось подозрение, что это противник преследует нас — группа двигалась очень медленно, без боевого охранения.

Я с Эссеновым вышел на 20–30 шагов вперед. Когда группа приблизилась к нам на расстояние 50–70 м, я громко скомандовал: «Стой! Старший ко мне! Остальным оставаться на месте, в противном случае все будут уничтожены». Группа остановилась, послышались слова: «Товарищ командир, нас не пускают, требуют вас выйти вперед».

Но я еще не был полностью уверен, что это свои. Могла быть и провокация. Стоя в тени за толстым деревом, я еще раз потребовал старшего подойти ко мне.

Спустя несколько минут подошел небольшого роста человек в полушубке и с автоматом на груди. Когда он стал отвечать на мои вопросы, я узнал в нем комвзвода нашего саперного батальона. Это был кадровый младший командир, которого я хорошо знал. К тому времени ему присвоили звание младшего лейтенанта. В группе было то ли 47, то ли 67 человек, точно не помню, но семерка мне очень запомнилась, так как пришлось их дважды пересчитывать: первый раз вначале и второй — при переходе переднего края противника.