Дверной проем для бабочки - Владимир Гржонко

…Скатерть исчезла, на тусклой деревянной поверхности стояли только грубые керамические тарелки. На них горкой лежали съёжившиеся, как будто обожженные солнцем, скелетики виноградных кистей с пустыми мошонками ягод на концах, окруженные серыми каменными останками персиков. А над ними, упираясь ладонями и коленями в доски стола, изогнулась совершенно голая Матильда. Её огромные груди были неестественно разведены в стороны, заполняя собой провалы подмышек, а к большим, почти чёрным в полутьме соскам прильнули герр Вольф и мистер Монтелли. Герр Вольф жадно сглатывал, временами икая и пуская пузыри. Мистер Монтелли сосал грудь аккуратно, придерживая пальцами чуть колышущуюся мякоть и осторожно косился на стоящую посредине стола бутыль. Ни тётушки, ни Изабеллы, ни Леди в комнате не было. Матильда протяжно по-коровьи вздохнула и, повернув к нему голову, снова безмятежно заулыбалась.

— Ты кого-то ищешь? Так нет никого! Шлюху эту, Изабеллу, я выгнала… Давно уже выгнала. Куда ей, с её прыщами вместо сисек!.. А тётушка твоя… тоже изрядная шлюха, по правде сказать… под столом лежит: померла, кажется, с перепугу. А кто ещё? А, да, Леди. Так она сбежала. Зачем ей с нами, с психами, дело иметь? И боязно, и вообще… Матильда пошевелилась, придерживая грудь так, чтобы урчащему герру Вольфу было удобнее, и чуть поморщилась.

— Всё, Билли, всё! Вот в такой дряни мы и живём… А я ведь тебя, дурака, спасаю, похоже… Ох и присосался, старый… Да, так вот… Они, эти Сольерри, тебе бутыль принесли, чтобы ты по своей воле отказался… Говорят, предок наш великий не выдержал. И ты не выдержишь. Потому что дерьмо это… И Дар этот весь в дерьме. Вот Гений и не устоял: ему предложили, налили с готовностью, он и хлебнул. Ну что ты так на меня смотришь? А, Билли? Ну да, ты ж меня дурой недоделанной всегда считал. Из-за моих детишек, что ли? Пришёл бы, спросил, я бы тебе и рассказала всё про Дар. И про предка, кстати, тоже… Да, отравили нашего гения! Сольерри, родственничек, ему вот эту бутылку принес: не хочешь больше? Не можешь? Вот и славно! Выпей и станешь как все. Ну и что же? Баба — жена — беременная, грязь кругом, нищета, дрязги и сплетни. И, главное, вроде бы такой Дар в руках, а всё равно грязь… И сам Дар этот: то светлый, а то… Когда он светлый, так всё вокруг ещё страшнее. Когда же Дар тёмный, как ночь… сам понимаешь, невыносимо… И никуда не денешься, не скроешься! Вот он и… И дед наш эту дрянь пил, и отец твой, между прочим, тоже… А всё потому, что такой, как я, с ним не было! Чтобы Дар принять, настоящая женщина должна быть рядом, понимаешь? А настоящая женщина — это грудь… И чтобы её было много… Понимаешь? Нет? Дар — это как приступ болезни, как эпилепсия, что ли… Больному нужен уход, ему грудь нужна! Опять не понимаешь? Ну ничего, и не надо. Я ведь о многом догадываюсь, но разве объяснишь… Эх, тяжко мне, тяжко… Не могу я больше!

Матильда взглянула на стариков, мягко подалась вперед и, обхватив губами горлышко, откинула голову. И снова Билли показалось, что мрачная бутыль пуста: слишком коротким было само движение, слишком быстро перелилась из сосуда в горло неведомая жидкость. Совсем недавно кто-то говорил ему про сосуд… Но кто? Матильда вздрогнула и уронила бутыль на пол. Глухо ударившись о паркет, она звякнула и распалась на мелкие выпуклые черепки. Разбитый сосуд… Что-то важное, что-то очень важное было связано с сосудом и светом… Ах, если бы голова Билли не была сейчас такой тяжёлой, если бы он мог вспомнить…

В комнате стало ещё темнее. Камин погас — или кто-то заслонил его от Билли? Матильда протяжно застонала и, выгнув спину, откинулась назад. Её странные, вроде бы бессмысленные речи были ему смутно знакомы. Он узнавал их не сразу, постепенно, как слова давно забытого, но родного языка. Казавшаяся поначалу нелепой мозаика звуков медленно-медленно складывалась в некую картину и обретала смысл, такой очевидный и глубокий. Что там Матильда сказала про тётушку Эллен? Она умерла? Да нет, конечно, не о том говорит большая и солнечная Матильда, совсем не о том!

В этот момент послышался дребезжащий звук, Билли оглянулся и увидел за окном белеющий в темноте толстый канат. С трепетом, боясь обнаружить на нем знакомого человечка, Билли подошел к окну. Канат вяло, совсем как тонкий палец мистера Монтелли, взбалтывал пустоту. Человечка не было.

— А-а, — озабочено произнесла Матильда за спиной у Билли, — они уже торопят. Вот ещё и это тоже — время, время!.. — в её голосе появились истерические нотки. — Приходит время, и грудь полна, а потом р-раз — и пусто, и сама себе противна. Не надевать же на себя эти железяки, как ты… Да знаю, знаю, это всё она тебя заставляла. Заботилась она о тебе, как же! О себе она заботилась… Я же всё знаю про твои выступления. Смех один да и только! Боялась она, вот что я тебе скажу. И завидовала! Догадывалась, что себя-то без пользы засушила. Вот и надеялась, что через тебя и ей Дар достанется. A-а, ладно! Время-то уходит! Ухо-о-о-дит…

Стоя у окна и наблюдая за канатом, Билли старался нарисовать для себя точную и аккуратную картинку происходящего. Всё то, что наполняло его воображение, все его видения и ощущения уже не плавали на поверхности сознания, как капельки жира в стакане с чаем, а растворились, перемешались с реальностью, стали с ней одним целым. Билли вдруг понял, что этот грязноватый напиток и есть самая настоящая, легко узнаваемая на вкус и ощупь действительность. Он вспомнил огромное тело, по которому скользил, проваливаясь в странный ящик мистера Монтелли. Тело, так напоминающее роскошное тело Матильды…. Билли обернулся к столу и замер от неожиданности. Матильды и сосущих её грудь стариков больше не существовало. Он увидел как будто выжатую серую фигурку с короткими тонкими ручками-ножками и двумя узкими полосками, на которых, как сморщенные виноградины, висели два сухих, скорченных, съёжившихся до размеров ребенка тельца. Их искусственные челюсти, казавшиеся сейчас непомерно большими, цепко держались за вытянутые, как сдутые воздушные шарики, соски.

Билли подошел поближе и заглянул под стол. Там никого не было, но от его неловкого движения стол покачнулся, раздался лёгкий хруст, и тот, который был когда-то герром Вольфом, вздрогнул и со стуком отвалился на пол, с намертво зажатым в зубах куском высохшей груди. Я знаю, сказал себе Билли, что происходит ровно то, что и должно происходить, я это принимаю, но… Вид мумифицированной Матильды с обрывком одной груди заставил Билли на секунду закрыть глаза…

Резкий запах свежего кофе и позвякивание посуды вывели его из оцепенения. Билли прислушался и сообразил, что это тот обычный шум, который всегда издавала Леди, когда возилась по хозяйству. А это значит… Билли почему-то на цыпочках вышел в коридор и уже оттуда быстрой и уверенной походкой направился в кухню.

— A-а, мистер МоцЦарт! — Леди с переброшенным через плечо полотенцем стояла к нему вполоборота и уверенной рукой наливала из кофейника в свою большую кружку с сердечками свежий густой кофе. Тётушка Эллен подарила ей эту кружку в прошлом году на день рождения. Билли с трудом подавил в себе желание спросить, куда подевалась тётушка, и только кивнул головой, пытаясь сделать вид, что зашел на кухню просто так, поболтать.

— А у меня новость, сэр. Даже не знаю, как и сказать. Помните, брат мой… Ну я вам рассказывала, который в тюрьме сидел… Так его выпустили вчера. Вот хотела посоветоваться, как мне с ним быть. Он ведь опять за своё примется, я думаю. С девок деньги собирал, подлец, стыдно сказать! Да и наркотики… Может, пристроить его куда?