Бусы из плодов шиповника - Владимир Павлович Максимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ладно!.. Буровую пока не демонтируйте. Я поеду в Иркутск, постараюсь в геологоуправлении выбить разрешение на добурку до 160 метров. (Именно выбить, так как в геологоуправлении, блюдя честь мундира, всегда с неохотой дают разрешение на дополнительные метры.) А вы бурите пока, чтобы время не терять. Кстати, что-то ваши полки поредели. Не вижу Мамедова. Где он?
Токмаков сбегал в вагончик и принес мне листок бумаги.
«Наверное, очередное заявление об уходе, – подумал я, хотя подобные заявления, как желтые листья, сыплются осенью, перед холодами, а сейчас весна – нелогично. Весной, наоборот, наблюдается приток «странствующих рыцарей». Я развернул бумажку и прочел:
«Нач. участка Сомову
от Мамедов Ф. Я.
Объяснительная
Так как я с 21-го мая 80 г. не был на работу. Причина в том, что пришлось срочно ехать в Читу к семью. По болезну ребенка».
– Ты уж, Павлыч, пришли человека два. А то мы тут запурхаемся с добуркой, – сказал Токмаков, увидев, что я прочел записку.
– Ладно… Постараюсь… Бурите…
Я нарушал все инструкции, заставляя бригаду бурить дальше, не имея на это разрешения геологоуправления, которое составляет проект скважины. Но жизнь вообще мало подходит под инструкции. Ведь «самое фантастичное – это действительность», а поэтому в реальной жизни 2 × 2 почти всегда получается пять или три и лишь редко, и очень, – четыре.
Я понимал, что бурить нельзя, но и не бурить нельзя, теряя дорогое время. И еще я понимал, что воду добыть все равно надо, ибо в противном случае весь уже построенный комплекс не имеет смысла.
«Идиотизм какой-то. Понастроят сначала, а потом вспомнят, для чего понастроили! Если воды не будет – миллионы в трубу! Время потеряно! Самая невосполнимая ценность – время! Совхоз, конечно, упрется с оплатой. И начнется судилище-рядилище. Так как обязаны все-таки заплатить хоть за сухую скважину: «За произведенные работы, за израсходованные материалы» и т. д. и т. п. Переложат государственные денежки из одного кармана в другой. Времени потратят сколько, а телята так и останутся «стаей борзых».
В Иркутск с Костей вернулись в воскресенье вечером… После поездок по деревням город узнаешь заново. И кажется, что отсутствовал не неделю, а гораздо больше.
В город въехали в сумерках. Пока Костя подвез меня к дому, совсем стемнело.
Настроение – нулевое. Может, от усталости, а может, от злости.
«Ну, завтра я им на планерке выскажу!» – подумал я, засыпая. Кому «им», я еще не знал. И хоть размяк от ванной, от тепла, от чистоты, но был все-таки зол.
Понедельник – день тяжелый. А если еще с тяжелой от недосыпа головой!..
Планерка проходила бурно, как обычно. Спорили, кричали, доказывали что-то друг другу. А на меня нашла такая тоска, апатия какая-то, оцепенение, что хотелось только спать.
Не верилось, что можно что-то изменить словами. Не хотелось ни говорить, ни шевелиться. На вопросы отвечал четко, но чувствовал внутри себя какую-то вялость. Такое бывало у меня иногда на ринге перед боем. Ждешь в своем углу удар гонга, возвещающий о начале поединка, и вдруг ощутишь какую-то бессмысленность, потешность происходящего. Как будто тобой против твоей воли кто-то управляет, дергая за ниточки и заставляя тем самым двигаться. Так и сейчас. Кому, что я хотел доказать вчера? Я не смог бы ответить.
Злоба, раздражение, недовольство собой и делами на участке исчезли. Остался какой-то звенящий вакуум внутри, ощущение бессилия осталось.
«Что я сделаю? Что изменю? То, что у буровиков в большинстве бригад старые станки, требующие замены – так ведь об этом все знают. И до меня знали. Я-то в этой должности без году неделя. То, что в некоторых буровых бригадах нет даже своих жилых вагончиков и люди вынуждены зимой, работая на открытом воздухе, греться у костра – прямо каменный век какой-то – тоже все знают. (От того и текучка.) Что плохой, износившийся инструмент, что несвоевременный подвоз, что нет… да мало ли чего нет и что нужно сделать. Может, мне на свежий, «не замыленный» взгляд все так ужасно показалось. Неужели на всех участках такое?! Да и что я могу изменить – один раз уже пробовал. В Ленинграде. В аспирантуре. Сейчас бы уже год как закончил ее. И работа-то была интересная. И шла хорошо. А чего добился? Ну, сняли шефа с директоров биостанции. Ну, наложили партийное взыскание за плагиат и «использование служебного положения в корыстных целях». Ну и что? Он там же, в Ленинграде, в старших научных ходит. Ему же лучше – больше времени можно заниматься наукой, меньше – администрированием. А то, что многие узнали о его делишках… Так ведь и до этого знали! Неслепые же были! Двенадцать аспирантов до меня прошло, и всех доил, как коров безмолвных. Я – тринадцатый. Так и застолбилось на кафедре – «тринадцатый аспирант». Один даже спросил с участием: «У вас в Сибири все такие чокнутые?» А промолчал бы где надо и когда надо – и все было бы хорошо.
Было бы?.. А не превратился бы в плевательницу? Раз плюнули – стерпел. Два… И пошло бы, поехало…
А теперь вот занимаюсь не своим делом. Из науки ушел. Квартиру отрабатываю.
Я вспомнил разговор о квартире – и охота что-то говорить совсем пропала, а усталость еще круче сдавила плечи.
После моего возвращения из Ленинграда для меня наступил период безвременья. Я не знал, куда мне податься. Да и некуда было особо. Не ждал никто с распростертыми объятьями.
Как-то я сидел у Задумовых (с сыном начальника я давно дружил и часто бывал у них в доме).
– Ну, что делать думаешь, Сережа? – обратился ко мне Илья Ефимович.
– Не знаю еще. В Лимнологический институт, наверное, вернусь. Я ведь там работал до аспирантуры. Хотя вакансий у них вроде нет…
– Да брось ты этот свой институт! – сказал он весело, объявляя мне шах. – Что вы все так за эти институты держитесь?!
Мать моего друга – жена Задумова, очень добрая и умная женщина, похожая на испанку, пригласила нас «перекусить».
Мы немного выпили за ужином, поэтому отец моего друга был более обычного возбужден. И больше обычного говорил – через меня ведя полемику со своим сыном.
– Жизни там нет, в институтах ваших. Болото! И заработка нет! И квартир нет. Вот ты, Сережа, жениться собираешься. А жить где будешь, знаешь?
Я пожал плечами.
– Вот то-то и оно – не знаешь! Ты же биолог. Учил, что для нормального развития