Последняя надежда. Шпионская сага. Книга 1 - Исраэль Левин

* * *

…Доктор Харбер принял нас, едва закончив свои дела в операционной. Великолепно сложенный солидный брюнет с ярко-голубыми глазами и сильными руками, такой холеный – видно, что привык следить за своей внешностью, – с нашей последней встречи нисколько не изменился.

Он усадил Марину перед собой, несколько минут внимательно рассматривал ее лицо, затем спросил дату рождения. Я удивленно посмотрел на него, ведь один из пунктов нашего негласного уговора гласил: никаких данных, позволяющих определить личность.

– Не волнуйтесь, – ответил он на мой незаданный вопрос, – меня интересует не имя, а только астрологический знак. Люди, рожденные под одним знаком зодиака, имеют сходные черты. Вот вы, – он галантно повернулся к Марине, – Скорпион, а это значит, что вы эмоциональны, притягиваете к себе людей, но не слишком быстро приспосабливаетесь к ним. Вам на это нужно время. Считается, что ни один другой тип людей не приобретает себе такое количество друзей, как Скорпионы, и лучше всего они чувствуют себя в качестве консультантов, советчиков, для чего необходима соответствующая внешность. Еще могу сказать, что женщины-Скорпионы очень сексуальны. И я должен в вашем новом лице, мадам, подчеркнуть эти качества. Кстати, они также прекрасные кулинары, вы уж постарайтесь. А еще для Скорпиона характерна огромная работоспособность. Так что вопрос мой не праздный. Сейчас у вас чуть-чуть высоковаты скулы – наверняка славянские предки… да и немного курносый нос говорит об этом. Я предложу вам слегка удлинить подбородок, утончить нос. Зубы мы немного подровняем (два передних зуба Марины немного выдавались вперед). Тогда получится типично белая англосаксонская раса, и о славянских корнях никто и не догадается. Дальше мы изменим цвет волос. На глаза поставим специальные линзы, не влияющие на зрение, а только меняющие цвет радужной оболочки. У вас серо-зеленые глаза, такой цвет легко поддается изменению. Вы можете выбрать голубые, карие или подобрать другие оттенки.

Доктор говорил очень логично, доступно, применяя четкие, хорошо взвешенные аргументы. Впрочем, у нас не было ни выхода, ни альтернативы, и мы согласились. Я не стал оспаривать предложенную цену, хотя она показалась мне завышенной. Доктор Харбер назначил операцию на послезавтра. Договорились, что я побуду около Марины, пока она не очнется от наркоза, а затем уеду.

Швейцарская клиника работала, как их знаменитые часы, и уже через двое суток Марина лежала в послеоперационной палате. Наркоз в наше время – дело отработанное. Боли она не чувствовала, хотя оставалась в сознании, и на протяжении всей процедуры с ней разговаривали. Я находился в соседней комнате, внимательно слушая, о чем они там беседовали. Марина могла проговориться под наркозом и выдать себя или нас, но ничего подобного не произошло. Убедившись, что она пришла в сознание, я попрощался с нею и вылетел в Вену. Мне стало легче: Марина в безопасности, да и по отношению к старику Альвенслебену я не чувствовал неловкости – его семья давно вернулась домой, и ничего тяжелого или опасного в санатории, куда мы их отвезли, с ними не произошло. Девочки обрадовались неожиданным каникулам, а их мать вообще не задавала лишних вопросов: ее беспокоило только здоровье домочадцев.

Мне нужно было получить новые документы, выучить легенду и отправляться в Санкт-Петербург.

* * *

Альвенслебен ждал меня с нетерпением. Я не стал объяснять ему причины задержки – не хотел посвящать в подробности, касаемые Марины. Согласно документам, теперь я – гвардии майор Груздев, закончивший службу в одной из частей спецназа российской армии, награжденный боевыми медалями и орденами, по ранению вышедший в отставку. На гражданке я, естественно, начал служить в солидном охранном агентстве, и теперь направлялся работать в качестве заместителя начальника отдела безопасности в институт физики Академии наук России. Легендой этой я уже пользовался в прошлом.

Как пояснил Альвенслебен, моя легенда без проблем продержится около трех месяцев. За этот срок я обязан раскрыть агента и под уважительным предлогом уволиться из института, не вызывая подозрений. Иначе не смогу пользоваться этим именем в будущем, ведь начнутся проверки, и ФСБ узнает, что институтом интересуются. Это заставит их еще серьезнее подойти к проблеме безопасности проекта. Я посмотрел на свои документы. Выглядели они не новыми, изготовлены просто великолепно. «Наверняка меня даже в список избирателей занесли», – подумал я и улыбнулся.

Что ж, задача ясна. Я не собирался проводить в Питере столько времени. Раз уж Марина должна выйти из клиники через полтора-два месяца, то за этот срок я и должен управиться.

Целый день я изучал легенду и вызубрил ее до такой степени, когда даже во сне мог бы пересказать самые незначительные детали событий, якобы произошедших за последние несколько лет.

Через три дня я прибыл в Санкт-Петербург.

Академик Павел Ильич Страхов, заведующий лабораторией аномалий электромагнитных полей Санкт-Петербургского института физики, слыл человеком молчаливым и сдержанным. Если и существовали люди, удостоившиеся видеть выражение каких-либо чувств на его лице, то таковых было совсем немного. Обращаться к нему с личными вопросами и просьбами считалось абсолютно бесполезным: неслужебных проблем академик не признавал. Поэтому подчиненные академика и прозвали его «Пашей Бесполезным».

Каждый новый сотрудник лаборатории – а новичков, несмотря на широкий спектр разрабатываемых в институте проблем, принималось немного, – в течение года-полутора неизбежно приходил к пониманию общеизвестной для старожилов истины: у завлаба что-либо просить, пытаться доказывать или инициировать бесполезно. Настроение у Павла Ильича, как правило, было плохим, и просьбы, наивно извлекаемые на свет, скользили по его ушной поверхности, не проникая внутрь. Исключение составляли редкие эпизоды, когда Павел Ильич предполагал, что проситель может быть полезен ему лично. Работать с ним – настоящее счастье, как считал Паша Бесполезный, и обычно вел себя в соответствии с этим нетривиальным тезисом.

Сегодня же весь его облик – смутная полуулыбка и светящиеся глаза – выдавали относительно хорошее, а может быть, даже и радостное настроение. Павел Ильич важно восседал в массивном кресле в своем огромном, обставленном на старинный лад кабинете. С утра позвонил заместитель губернатора Николай Рассомахин, приятель еще со студенческих лет, и попросил о небольшом одолжении, с просьбой о котором к нему в свою очередь обратился не кто-нибудь, а сам генерал Кушнеренко, заместитель начальника военного округа.

Речь шла не о пустяке, конечно, но и не о чересчур большом одолжении: один из офицеров войск специального назначения после какой-то особо сложной операции и полученного ранения вынужден был оставить армейские ряды и начал работать в охранном агентстве. Рассомахин просил помочь устроить офицера на руководящую должность в охране института. Страхов всегда лично отбирал сотрудников, как в лаборатории, так и во вспомогательные службы, и к слову «протекция» даже во времена Советской власти относился отрицательно. Но здесь случай особый: вот уже почти год, как директор института серьезно болен, и Страхов исполняет его обязанности. Не сегодня завтра придется решать вопрос об официальной замене руководителя института, и кто, как не Страхов, подходит на высокую должность? Это понимают все, включая конкурентов, претендующих на высокий пост. Но чиновники могут решить не в пользу имени ученого и его организаторского таланта, а остановить свой выбор на том кандидате, чья поддержка окажется мощнее. Подобное уже случалось, и этого академик Страхов опасался более всего.