Без гнева и пристрастия - Анатолий Степанов

— Где это было?

— У меня на квартире.

— Один живешь?

— С родителями.

— И как родители отнеслись к такому знакомству?

— Нормально. Это вы к тому, что он голубой? Но по нему никак не скажешь. Он же активист, мужчина в их кругу!

— А после интервью ты видел его?

— Он раза три меня в свой любимый ресторан приглашал.

— Опять в «Голубую луну»?

— Нет, в нормальный. «У Пушкина».

— Ишь ты! — слегка удивился Сырцов. — Если он тебя трахать не собирался, тогда зачем ты ему?

Из редакции оживленно выкатились три ничего себе дамочки. Одна из них, быстроглазая, вмиг обнаружила в здоровенном джипе сослуживца, подлетела, заглянула в оконце, улыбнулась, кивком поприветствовала Сырцова, а Хрунову строго сказала:

— Серж, мы обедать. Ты с нами?

— Я не знаю, когда я освобожусь, — промямлил Серж, вопросительно и просительно глядя на Сырцова.

— Он освободится через пятнадцать минут, — строго оповестил дамочку Сырцов.

— Мы тебя ждем! — Это она Сержу, а Сырцову, предварительно пронзив его глазенками: — Какой серьезный мужичок!

И упорхнула вслед за сослуживицами. Хрунов вздохнул:

— Слушаю вас.

— Это я тебя должен слушать, — напомнил Сырцов.

— Ах да! — вспомнил про вопрос Серж. — Как же вам объяснить, зачем я ему понадобился? По-моему, ему просто хотелось высказаться. Поговорить раскрепощенно, без тех рамок, в которые загоняет их во многом какой-то условный, до некоторой степени виртуальный мир. Он был со мной предельно откровенен, много и с юмором рассказывал о себе, вспоминал…

— Стоп, — перебил его Сырцов. — Это очень важно, что он тебе рассказывал. Сейчас ты должен изложить ваши беседы в деталях.

— Почему это так важно? — удивился Хрунов.

— Ты знаешь, что Валентин, которого ты сосватал на тот теперь знаменитый поцелуй, сразу же после этого исчез бесследно?

— Не-ет.

— Ты знаешь, что три дня тому назад зверски убили твоего задушевного приятеля Викентия?

— Я… Я… — Серж хотел сказать, что не понял, но разве такое не поймешь? И он выдавил из себя нечто бессмысленно-паническое: — Как?

— Я же сказал: зверски. Тебе что — нужны подробности?

— Не-ет, — почти промычал Хрунов.

— Тогда рассказывай, о чем беседовали с Викентием.

Хрунов потер ладонями лицо — будто умывался, — поднял глаза на Сырцова и признался:

— Не могу. Сейчас просто не смогу. Лучше вы опять задавайте вопросы.

— Пропустим его сагу о потере традиционной сексуальной ориентации. Он ведь тебе об этом живописал?

— Откровенно и бесстыдно до отвращения.

— Они это любят. Меня больше интересует его уголовное прошлое и пребывание в лагере. За что и когда можешь опустить. Мне нужны имена и связи.

— Всех имен не помню. Да и не имена это вовсе, а клички. Ну какие? — Серж задумался и начал вспоминать вслух: — Колобок, Сундук, Француз… Да, еще Хунхуз и Шляхтич. Это в лагере. Я хорошо их запомнил — очень уж клички выразительные.

— Погоняла, Сережа, погоняла, — поправил Сырцов. — А на воле с кем был связан?

— Вы имеете в виду криминальные связи? Вот о них он ни слова не сказал. Правда, никого не называл. Хвастался, что у него кое-кто в кармане… Так и сказал: в кармане… Он поэтому и срок-то получил минимальный.

— Уже кое-что… И последний вопрос, ты Викентия с Убежко знакомил?

— Я… — начал было Хрунов, но замялся. — Простите, но я не знаю вашего имени-отчества. Неудобно как-то безлично к вам обращаться.

— Георгий Петрович. Я тебя Сережей называю. Ничего?

— Все в порядке, Георгий Петрович, — успокоил сыщика журналист. — Так вот, Викентий просил, чтобы я Валентина вывел на Славу непосредственно и нигде его, Викентия, не упоминал.

— Рубил концы. Но не с той стороны, — понял Сырцов.

Помолчали мгновенье.

— За что его убили, Георгий Петрович?

— За дело. За черное и мерзкое дело, которое он творил.

— Вы безжалостны. И будто оправдываете убийцу.

— Убийц никто и ничто не может оправдать. Спасибо, Сережа. — Сырцов глянул на часы. — Иди обедать. Дамы заждались.

…Вдохнул пропитанный дорогой кожей воздух магазина эксклюзивной кожгалантереи и не успел даже осмотреться: к нему подбежал старший по залу. Скалился, изображая улыбку. Узнал, прохиндей.

— Здравствуйте, здравствуйте! Вы опять к Юрию Казимировичу?

— Опять, мой любезный казачок, опять.

Так и не поняв, надо на «казачка» обижаться или не надо, старший перешел на сугубо официальный тон:

— Я постараюсь сообщить Юрию Казимировичу о вашем визите.

— Уж будь добр, постарайся, — взбодрил его Сырцов.

Старший с достоинством удалился. Вот тогда-то Сырцов и огляделся. У стойки с ремнями беззвучно кисла знакомая продавщица. Он подмигнул ей, а она в ответ пальцами показала ему «О». О’кей, значит. Иностранцы нынче все, американцы хреновы. Нет, чтобы просто один выставленный большой палец представить.

Пока с девочкой перемигивался, не заметил, как рядом оказался Шляхтич. Тот — ни здравствуй, ни прощай — сразу серьезно поведал:

— Я тебя ждал, Георгий.

— Неужто? А по телевизору и в газетах ничего не было.

— Мой телеграф и оперативнее, и надежнее. Пошли ко мне.

На этот раз Шляхтич принимал его в настоящем кабинете, с размахом уютно и любовно обжитом. Сырцов с удовольствием бухнулся в мягкое кресло, дождался, когда усядется напротив Юрий Казимирович, и сказал, как бы размышляя вслух:

— Ты не Колобка к нему направил, ты ему его смерть послал.

Шляхтич зыркнул на него, хотел резко ответить, тут же смирил свой шляхетский гонор и спросил-предложил:

— Помянем его, Жора? — Не дожидаясь ответа, сходил к специальному шкафчику, поставил на журнальный стол бутылку хорошего коньяка, пузатые рюмки, вазочку с дольками сушеной дыни, быстренько разлил и произнес: — За упокой души раба Божьего Викентия Устинова.

— Раб-то он, конечно, раб, но только не Божий, — не согласился Сырцов, но выпил как положено, до дна.

Юрий Казимирович решительно принял рюмашку, поставил ее на столик:

— Насчет того, кто послал к Викентию смерть. Может, если бы не было сыскаря Сырцова, то и смерти не было бы?

— Может, и так, — отчасти согласился сыскарь. — Только для жизни надо, чтобы я был. Или такой, как я.

— Вершитель судеб?