Ухищрения и вожделения - Филлис Дороти Джеймс

Ради матери Тереза готова была изо всех сил заботиться об Элизабет и Мари, пока сестры в ней нуждаются, но по-настоящему она любила Энтони. Она полежала тихонько еще минутку, глядя на малыша и наслаждаясь той спокойной радостью, какую они доставляли друг другу. Потом Энтони убрал одну ручонку с перилец, приподнял ногу, словно пародируя неуклюжего танцовщика, плюхнулся на матрас, перевалился на спину и, засунув кулачок в рот, принялся громко причмокивать. Очень скоро ему надоест сосать собственную лапу. Тереза спустила ноги с кровати, подождала чуть-чуть, пока не почувствовала, как оживают, наливаются силой руки и ноги, подошла к кроватке и взяла малыша на руки. Она переоденет его внизу, на кухонном столе, подстелив газету, потом усадит в высокий стульчик и пристегнет ремнем, так что он сможет смотреть на нее, пока она греет молоко. А когда она его накормит, проснутся близняшки, и она уже освободится и сможет помочь им одеться — как раз к тому времени, как миссис Хантер из социальной помощи заедет за ними, чтобы отвезти в дневную группу. Потом — завтрак для отца и ее самой, и можно идти с отцом и Энтони к перекрестку, где она сядет в школьный автобус.

Тереза едва успела погасить горелку под кастрюлькой с молоком, как раздался телефонный звонок. Сердце у нее подскочило и забилось сильнее и громче, она чувствовала, как оно ритмично колотится в ребра. Она схватила трубку, надеясь, что успела вовремя и звонок не разбудил отца. В громком голосе Джорджа Джаго звучали заговорщические нотки, он охрип от возбуждения.

— Тереза? Папа встал?

— Нет, мистер Джаго. Он еще спит.

Он помолчал некоторое время, словно раздумывая, потом сказал:

— Ладно, не беспокой его. Когда проснется, скажешь, что Хилари Робартс умерла. Вчера ночью. Убита. Нашли на берегу.

— Вы хотите сказать — это Свистун ее?

— Это так выглядит. Кому-то надо было, чтоб на него подумали, если хочешь знать. Только он не мог этого сделать. Свистун-то ведь умер. К тому времени уж часа три как, а то и больше. Да я же тебе говорил. Вчера вечером. Помнишь?

— Помню, мистер Джаго.

— Хорошо, что я вам вчера вечером дозвонился, верно? Ты отцу-то сказала про это? Сказала ему про Свистуна?

В его возбужденном голосе Тереза расслышала взволнованную настойчивость.

— Да, — ответила она. — Я ему сказала.

— Ну тогда все в порядке. А теперь расскажи ему про мисс Робартс. И попроси, чтоб мне позвонил. Мне тут надо кое-кого в Ипсвич отвезти, но часам к двенадцати я уже вернусь. Или прямо сейчас я бы ему пару слов сказал, если он сразу подойдет.

— Он не сможет сразу, мистер Джаго. Он ведь еще спит. А я кормлю Энтони.

— Ну ладно. Только ты ему обязательно расскажи. Не забудь.

— Я ему обязательно расскажу.

Он снова сказал:

— Хорошо, что я вам вчера вечером дозвонился. Он поймет почему.

Тереза положила трубку. Ладони у нее были совсем мокрые от пота. Она отерла их о ночную рубашку и вернулась к плите. Но когда она взяла кастрюльку с молоком, руки у нее дрожали так, что ясно было: она не сможет перелить молоко в узкогорлый рожок. Стоя над раковиной и действуя очень осторожно, она ухитрилась наполнить бутылочку до половины. Потом отстегнула ремни, взяла Энтони на руки и села с ним в низкое кресло перед пустым камином. Рот малыша раскрылся, и Тереза всунула туда сосок рожка. Она смотрела на жадно причмокивавшего Энтони: глаза его вдруг лишились всякого выражения, хотя глядели прямо ей в лицо, пухлые ручонки он поднял, ладошки смотрели вниз, словно лапки какого-то зверька.

И тут она услышала, как скрипнули ступени. Вошел отец. Он никогда не появлялся перед ней по утрам неодетым. Старый плащ, служивший ему вместо халата, был наглухо застегнут. Лицо его под спутанными после сна волосами было серым и припухшим, губы — неестественно красными. Он спросил:

— Кто-то звонил?

— Да, папа. Мистер Джаго.

— Что это ему вдруг понадобилось? Да еще так рано?

— Он позвонил сказать, что мисс Робартс умерла. Ее убили.

Отец, конечно, не может не заметить, как изменился у нее голос. Терезе казалось, что губы у нее так пересохли, что даже видно, какие они серые и распухшие. Она низко наклонила голову, почти уткнувшись в малыша, чтобы отец не видел ее лица. Но отец не смотрел на нее. И ничего не говорил. Стоя к ней спиной, он наконец произнес:

— Значит, Свистун, да? Добрался до нее все-таки? Ну что ж. Сама виновата. Давно напрашивалась.

— Нет, папочка. Это не мог быть Свистун. Помнишь, мистер Джаго вчера вечером звонил, в полвосьмого, и сказал, что Свистун умер… А когда он сегодня утром звонил, он сказал, хорошо, мол, что вчера нам дозвонился и сказал про Свистуна. И что ты поймешь почему.

Отец по-прежнему молчал. Она слышала, как зашипела в кране и полилась в чайник вода, видела, как отец медленно отнес чайник на стол и вставил вилку в розетку, потом достал с полки кружку. Тереза чувствовала, как колотится у нее сердце, ощущала теплую тяжесть братишки на руке, подбородок ее касался нежного пушка на голове Энтони. Она спросила:

— Пап, а что мистер Джаго хотел сказать?

— Он хотел сказать, что тот, кто убил мисс Робартс, собирался свалить это на Свистуна. А это значит, что полиция будет подозревать тех, кто не знал, что Свистун умер.

— Но ты-то знал, папочка, ведь я же тебе сказала.

Тут отец обернулся и произнес, не глядя на нее:

— Твоей маме не понравилось бы, что ты говоришь неправду.

Но он не сердился и не собирался ее ругать. В голосе отца Тереза не расслышала ничего, кроме величайшей усталости. Она спокойно ответила:

— Это вовсе не неправда, пап. Мистер Джаго позвонил, когда ты был во дворе, в уборной. Когда ты пришел, я тебе сказала.

Отец повернул к ней голову, и она встретила его взгляд. Никогда еще Тереза не видела в его глазах такую безнадежность, никогда еще он не казался ей таким побитым, как в этот момент.

— Ну, правильно, — произнес он. — Ты мне говорила. Так и скажешь полицейским, когда тебя спросят.

— Конечно, папочка. Я скажу им, как все было. Мистер Джаго сказал мне про Свистуна, а я сказала тебе.

— А что я тебе ответил, ты помнишь?

Сосок рожка слипся. Тереза вытащила его изо рта Энтони и потрясла бутылочку, чтобы впустить туда воздух. Энтони немедленно завопил от возмущения, но Тереза утихомирила его, заткнув ему рот соской.

— Кажется, ты ответил, что это хорошо, — сказала она. — Что теперь мы все будем в безопасности.

— Да, — сказал отец. — Теперь мы все в безопасности.

— Это значит, что нам не надо теперь уезжать из дома?

— Это от многого зависит. Во всяком случае, если и придется уезжать, то не сразу.

— А к кому он теперь перейдет, пап?