Субмарина - Юнас Бенгтсон

Вечером Мартин засыпает у телевизора. Я убираю со стола, ставлю остатки его пиццы в холодильник, отношу Мартина в постель. Он спит крепко, одеяло с роботом натянул до макушки. Во рту палец, большой мальчик, а все сосет палец. Но я не решаюсь его разбудить. Иду на кухню, готовлю вечернюю дозу. Смотрю на пакет с наркотиком. Его стало заметно меньше. Когда я сравниваю этот пакет с другими, разница становится особенно очевидна. Я так мало потребляю. Каждый день мышка съедает по капельке. Но мышка ест ежедневно. Несколько раз в день. И однажды ничего не останется.

Как если купить килограмм соли и думать, что он вечный.

Я пытался продавать.

Сначала Майк.

Майк, который не перезвонил.

Мертвый Майк, съеденный кладбищенскими червями.

Я был в городе.

Два раза я сдавался еще на Ратушной площади. Шел в кино и делал вид, что смотрю фильм, а сердце стучало, невозможно расслабиться с этим в кармане. В ребра упирались твердые пакетики. Принцесса на горошине, очень маленькой, но острой, твердой, как соринка в глазу. Еще несколько раз продержался дольше. Проходил Вестеброгаде, Истедгаде. Но, добравшись до той самой церкви, чувствовал, что сердце просто выскакивает из груди, и меня начинало тошнить. Думал, вырвет. Проходил мимо наркоманов, до Энгхаве-плас. Заходил в кафе попить кофе. На автобусе возвращался домой.

Я пытался продавать.

Снова убираю пакет в старую металлическую коробку. «Мука» — написано на стенке. Ставлю обратно на верхнюю полку шкафа. Делаю приготовления над раковиной, иду в ванную, запираюсь, нахожу хорошую вену.

Если мышка продолжит в том же духе, первый пакет опустеет еще до Рождества.

43

Мы говорили о том, чтобы убить ее. Это помогало провести время в ее отсутствие. Мы не ненавидели ее. Пока нет. Мы были изобретательны.

Маленькая лодка. Она будет в наручниках. Будет лежать там, пока чайки не примутся клевать тело. А что, если кто-нибудь ее найдет? Далеко в море, далеко, очень далеко?

Кто-нибудь наверняка найдет.

На разгрузочной площадке. Если мы поставим в старый холодильник достаточное количество бутылок, она сама туда пойдет. А нам останется только запереть… Нельзя запереть холодильник. Нельзя, но знаешь, чем-нибудь припереть можно.

И будет она там сидеть и вонять затхлостью, старым сыром, будет пить и умирать.

Мед, много меда. И мухи. Маленькие укусы. Как в этом, помнишь…

Сахара. Там нам ничего не придется делать, сама помрет. Она же пьет, как верблюд…

Помнишь того льва в зоопарке? Большого такого льва?

Она сидела на кухонном полу. Прислонясь к дверце шкафа. Шмыгала носом. Говорила сама с собой, ничего не понятно. С выпивкой она долго могла так просидеть. Мы нашли ее вечером. Когда грели кукурузную смесь для маленького. Со свисающей на грудь головой, в луже мочи. Вокруг стоят бутылки. Мы подогрели воду, насыпали порошок, размешали.

А можно ее током шарахнуть, сказал Ник. Он включил тостер, провод не дотягивался.

Прежде чем давать маленькому, мы пробовали смесь на руке. Если забывали попробовать, он громко напоминал нам об этом.

44

Зал украшен к Рождеству. Беспомощные гирлянды, сделанные детскими руками. Мартин сказал, что они занимались этим недели две. Он показывает наверх, я должен посмотреть его гирлянды, они затерялись среди прочих, но я говорю, что вижу их, какие красивые, солнышко.

В зале установлены столы, один с глинтвейном и пончиками, сахарная пудра вызывает во мне желание уколоться. На других столах родители продают украшения домашнего приготовления, пироги с цукатами, старые игрушки.

Тут нам всем делают знак замолчать, мы становимся к стенам, и двойные двери открываются.

Один из пап наряжен Санта-Клаусом. Большая белая борода, на животе подушка, костюм Санта-Клауса. Когда он заходит, снаряженный большим мешком, дети громко кричат и бегут ему навстречу. Он выпил лишку глинтвейна и чуть не падает в своих красных мешковатых штанах. Раздает пакеты со сластями и игрушками, дети его едва не роняют. Им достаются пазлы, пластмассовые самолетики, мячики, куколки с косичками. Дешевые игрушки, не дороже двадцати крон. Знаю, поскольку мы все сдавали деньги.

Я ем пончик, а Мартин присосался к пакетику с соком, и тут к нам подходит Мона. На ней красный колпак, красная юбка. Гном с карими глазами и такой кругленькой попкой. С Рождеством, говорит она. Здорово здесь, говорю я, потому что не знаю, что еще можно сказать. Моны ведь не было, когда я с вытаращенными глазами прибегал за Мартином, опаздывал, всегда опаздывал. Не было, когда на обед я давал ему с собой хот-дог в салфетке. У меня на все были оправдания, всегда.

Где сменная одежда? Оправдания.

Где резиновые сапоги? Оправдания.

Теперь все по-другому. Я знаю, что говорят воспитатели. Он нашел работу. Постоянную работу, какая перемена, иногда только это человеку и нужно.

Мона говорит, что будет встречать Рождество с родителями. Они живут где-то в Зеландии, в маленьком городке, о котором я никогда не слышал. Она понимает, никто о нем не слышал. Мы смеемся — смеемся даже без повода. И тут она незаметно вкладывает мне в руку клочок бумажки.

Толстый мальчик облился соком, облил стол и девочку на полу. Мона бежит к нему, оборачиваясь, посылает мне мимолетную улыбку.

В этот вечер мы не ужинаем, оба наелись пончиков и пирога.

Мартин возится с пазлом, выкладывает все на стол и начинает с верхнего левого угла. Потом зовет меня.

Ему трудно помогать, подкладывать детали и делать вид, что он сам до всего додумался. Иногда я кладу детали так, чтобы он на них не мог не натолкнуться, иногда беру деталь в руки и спрашиваю: не эта случайно? И он хватает ее своими пальчиками и прикладывает. Она подходит, всякий раз.

После вечернего укола и косячка, чтобы расслабиться, я ложусь в кровать.

Смотрю на бумажку, которую дала мне Мона Номер, читаю цифру за цифрой, смотрю, как она написала свое имя — Мона «М» склоняется к «о», почерк аккуратный.

Я улыбаюсь.

Она дала мне свой номер.

Дала его мне.

Думала об этом, думала: я дам ему свой номер.

Конечно, я не позвоню. Зачем это Мартину, чтобы я путался с его воспитательницей, хотя бы и со студенткой, которой скоро там не будет. Да и скрывать свои пристрастия я не собираюсь, слишком большая это работа.

Но она мне его дала Вот он, рядом со мной.

В другой жизни, если бы я был другим, я бы позвонил. Конечно позвонил бы.

Но как давно это было…

Я не думал о девушках с тех пор, как она исчезла из нашей жизни. Не думал об отношениях. Бывало, дрочил в туалете, на журнальных красоток или представляя какую-нибудь особенно приглянувшуюся в автобусе девушку. Но нечасто. На героине тебе не до того куска плоти, что находится между ног. Ты думаешь: где достать денег? На сколько мне хватит? Когда будет следующий раз?