Портреты эпохи: Андрей Вознесенский, Владимир Высоцкий, Юрий Любимов, Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Василий Аксенов… - Зоя Борисовна Богуславская

Из интервью в рассказ, из мемуаров – в прямую речь переходит у Франсин Грей один и тот же эпизод ее детства.[67]

Раз в неделю ученица с гувернанткой отправляются в школу, чтобы получить задания для домашних уроков. Как-то раз учитель поручает всем детям сочинить рассказ на вольную тему. «Маленькой девочке запрещали ходить одной к озеру, которое позади зеленой лужайки, – напишет восьмилетняя Франсин, – но она мечтала увидеть зеленую лягушку, чтобы та дала ей ключи от свободы. И однажды она не послушалась своих родителей и пошла гулять на озеро. Пошла и сразу же утонула».

– Мой отец, – вспомнит Франсин впоследствии, – нашел у меня это сочинение и разорвал на куски с возгласом: «Патетическая идиотка! И ты смеешь это называть рассказом! Что будет с тобой, если ты никогда ничего не закончишь?!»

Через год после этого эпизода, произведшего неизгладимое впечатление на девочку, ее отца не стало. Участник французского Сопротивления, он будет сбит в самолете вражеским залпом. Аристократ, сноб, ненавидевший вульгарность и пошлость новоявленных плебеев, он разделит участь Сент-Экзюпери. Вдумаемся в это.

«Мой отец не хотел, чтобы я писала прозу, и более тридцати лет я не делала этого», – скажет Франсин, уже будучи автором романа «Тираны и любовники». С десяти лет, однако, она ведет дневник для матери, чтобы как-то удовлетворить свою потребность писать. Позднее дочь окунется в молодежное движение, укатит на подержанном «плимуте» в Новый Орлеан в составе группы джазменов, станет типичной представительницей бит-поколения. Здесь и зародятся ее антивьетнамские настроения, поделившие тогдашнюю Америку на представителей охраны порядка и дисциплины, вооруженных автоматами и патриотизмом, и многочисленные группы молодежи, стремившейся противопоставить войне любовь, равенство, свободу, вооруженной лишь гвоздиками и музыкой. Несколько лет спустя Франсин уже окончит философский курс Бернард-колледжа и начнет как профессионал писать для парижских газет. Многие годы она выступает как журналистка в различных изданиях (в основном в «Нью-Йоркере») и только затем переходит к прозе. Все это время после гибели дю Плесси, живя уже в Америке с отчимом Александром Либерманом[68], она, по ее словам, не слышала имени отца. В новой семье матери не принято было говорить о его смерти. Но вот однажды, вспоминает Франсин, под воздействием психоаналитика она освободилась от тайны отца. Впервые она поехала в Нант на его могилу, а затем, вернувшись в Америку, написала три главы первого романа… Здесь она сумела проанализировать, как из родовитого аристократа-дипломата, столь снобистски относившегося к ее воспитанию, он превратился в героя Сопротивления.

Вот мы и подошли ко второму, в чем-то таинственно-знаменательному пересечению в судьбах моих героинь с литературой. По-разному, но они вписались в ее историю: Татьяна из-за Маяковского, Франсин из-за дю Плесси.

Итак, точно бумерангом три десятилетия спустя Франсин пренебрегла запретом на творчество. Именно впечатления, связанные с отцом, станут основой ее сочинительства. По словам миссис Грей, она еще некоторое время будет выбирать между живописью и писательством, однако проза, став связью между болезненностью, травматичностью прошлого и счастьем обретения внутренней свободы, побеждает.

– Какую роль играют записи в твоем художественном творчестве? – спрашиваю ее как-то на досуге.

– Записи – это способ кормить свое воображение. Я считаю совершенно нормальным вставлять какие-то дозы своей жизни в прозу. Ведь у нас всего одна жизнь, с которой мы можем «работать», и, конечно, надо все из нее «выжать».

Будучи американской писательницей, Франсин дю Плесси Грей сделала свой европеизм одним из постоянных мотивов творчества. Вот каким предстанет образ дю Плесси в ее довольно противоречивых характеристиках. «Мой отец работал в Варшаве (был советником посла), когда я родилась, – говорит она в одном из своих интервью, – потом мы переехали в Париж. Он был эксцентричным, предельно консервативным французом, который отвергал многие веяния XX века, в особенности чудовищную, по его представлениям, необразованность. Согласно его желанию, я первые мои девять лет была заточена в мою комнату вместе с гувернанткой, которая была такой же тиранкой, как мой отец. Ей казалось, что любое соприкосновение с другими детьми может “повредить мои гены” или нанесет мне нервную травму. Я жила в беспрецедентной изоляции. И вместе с тем должна признаться, что смерть моего отца позволила мне стать романисткой. Только в 1974 году я решилась поехать на его могилу около Нанта…»

– Всю жизнь я боялась какого-то определенного рода одиночества, – скажет она мне уже об обоих, о матери и отце, – я боялась, что меня бросят. Я боюсь не вообще одиночества, я достаточно независима по натуре – путешествую, хожу в рестораны и театры одна, – но я боюсь быть брошенной. Это, конечно, восходит к вечерам моего детства, когда я так боялась прихода ночи.

Франсин пишет, что ее родители уходили каждый в свою сторону и бросали ее, а она сидела одна и боялась. «Писание для меня – еще одна возможность побороть этот страх, – уверена Франсин, – тот текст, который я создаю, как бы огонь камина, как домашнее животное, с которым я все время в диалоге, как та собака, которая хранит мое тело от дьяволов, от этого страха быть уничтоженной, остаться одной». В автобиографической прозе Франсин Грей мы обнаружим и другие слова отца: «Твоя мать интеллигентка, которую увлекает не то в жизни. Она женщина, которая не любит нас…» Много страниц посвящено у Франсин описаниям детских свиданий с отцом: как он брал ее в постель, как катал на машине, как однажды привез к незнакомой женщине в красном, которая очень ей понравилась, и отец впоследствии на ее признание ответил, очень, мол, рад, что «она тебе понравилась, но она уехала в Америку», и как уже в Америке Франсин встретит эту женщину.

Не берусь судить о последствиях брака Татьяны Яковлевой и дю Плесси, о некоей несовместимости, которая образовалась между мужем и женой, когда они из Варшавы вернулись в Париж. Может быть, роли их поменялись? Ее интеллигентность, тяга к искусству, аристократизм духа и одновременно приверженность богеме разминулись с непонятными устремлениями мужа к патриотизму, риску, когда ненависть к фашизму толкнула его вступить в Сопротивление? Жену раздражают его упорство, безумные выходки, «мертвые петли», к которым он приучает дочь, чтобы та научилась преодолевать страх. «Он любил пугать меня, – говорит о подобных воздушных прогулках Франсин, – потому что я – размазня, потому что меня неправильно воспитывает гувернантка. Точно так же, как я знаю, что моя мама хотела бы видеть меня более хорошенькой, так мой отец хотел, чтобы я