Музыка лунного света - Нина Георге

Поль и Розенн абсолютно синхронной поступью, как положено в танго, пересекли зал, высоко подняв головы. Пальцы Марианны с легкостью и точностью летали по клавишам, а перед нею бушевало море.

Море тел, не было ни одного, которое осталось бы неподвижным, а в свете красных фонарей казалось, будто танцуют феи и кобольды, празднующие свое отплытие на Авалон. Все напоминало шумящий поток, даже Клодин мечтательно покачивалась, обняв свой огромный живот. Все танцевали и наслаждались тем, что живы, что видят друг друга и радуются друг другу.

Все, кроме одного человека, который не мог сдвинуться с места.

Лорин сбросила с плеч куртку Алена. «Я должна быть там», — объявила она. Она подошла к краю мола, набрала побольше воздуха в легкие, отвела руки назад, и Ален едва успел, рванувшись изо всех сил, удержать ее и не дать ей нырнуть в воду и переплыть реку.

Пуатье оттащил официантку от края мола.

— Лорин, — настойчиво прошептал он. — Лорин, это он должен прийти к тебе. Пусть он сделает первый шаг, а если он на это не пойдет, то вам незачем быть вместе!

Он крепко держал ее за руки, пока она не перестала биться и не успокоилась.

— И это говорит тот, у кого не хватает духу сделать первый шаг?

Теперь она говорила решительно, без колебаний.

Ален посмотрел на нее. Потом отпустил ее и сбежал по высокой лестнице к пришвартованным на набережной лодкам.

Аплодисменты чуть было не сбили Марианну с ног и все нарастали и нарастали, набирали силу, как морской прилив, когда руководитель оркестра взял ее за руку и подвел к краю сцены, чтобы вместе поклониться публике.

Он взял микрофон.

— А это, почтенная, очарованная публика, была Мари-Анн, жрица танго, морская колдунья, и своей нежностью она и далее будет придавать вам храбрости, чтобы вы вели себя непристойно.

Он отвернулся. Ударник глубоко вдохнул и заиграл новое танго, под аккомпанемент контрабаса, который пропускал каждый третий удар.

Потом руководитель оркестра на своем бандонеоне исполнил первые такты песни «Дитя луны», ре-бемоль, соль-бемоль, и толпа восторженно взревела. Марианна почувствовала, что пора наложить на этот ритм вторую партию аккордеона и обозначить мелодию.

К ним присоединилась скрипка и запела песню о луне, оглашая ночь нежными звуками.

Над ними парила полная луна. Под музыку кружились пары, и Марианна взглянула на бандонеониста. Их взгляды встретились, и с каждым кивком, которым он подчеркивал такт, все жесткие очертания вокруг нее расплывались, и она всецело растворялась в музыке.

Он вел, она следовала за ним, и теперь друг с другом флиртовали их инструменты; подобно тому как море бросается на сушу и вновь отступает, в их исполнении сменялись экстатическая страстность и нежная взволнованность. Воздух был насыщен шелестом женских платьев, дыханием мужчин, звуком шагов на досках деревянного настила. Никто не произносил ни слова, все танцевали, все тела повиновались ее воле и ее желанию.

Душа Марианны вознеслась куда-то ввысь и обрела свободу.

Те, кто присутствовал на этом празднике, еще спустя годы клялись, что заметили окружающий Марианну белый мерцающий свет. Казалось, синева ее платья вспыхнула языками бело-синего пламени, вокруг нее образовался красный нимб, словно перед ними предстала жрица, призывающая луну своей песней.

В танце все они достигли почти чувственного наслаждения, которое им едва ли случалось испытывать прежде. Они полюбили жизнь больше, чем раньше, и осознали, что она никогда не закончится.

Завершив пьесу, Марианна вышла на поклоны. Она кланялась снова и снова, аплодисменты не утихали, в душе Марианны забило ключом счастье и зажгло ее глаза голубым огнем. Когда она пробиралась сквозь толпу, сойдя со сцены, ей почудилось, будто она летит. Марианна искала Янна.

Однако вместо этого она увидела Женевьев на краю мола, вдали от света и тепла. Женевьев вглядывалась в холодный, безмолвный мрак Розбра.

— Как же я тебя люблю, — прошептала она, и ее слова унес ветер.

Ален быстро-быстро отвязывал лодку. Он не позволит какой-то… девчонке обвинять его в том, что он-де не хочет сделать первый шаг! Он на минуту замер. Воздух затрепетал возле его уха. Что-то теплое проскользнуло мимо его виска, он слышал чей-то голос? Ален раздраженно выпрямился. Геновева!

И вот опять.

«…люблю…»

Лорин застыла у каменного парапета, ее белокурые волосы полыхали во мраке как раскаленное пламя.

— Почему вы к ней не поплывете? — крикнула она сверху.

— Потому что не умею плавать! — в ярости завопил он в ответ.

Он повернулся в сторону Кердрюка, музыка раздражала его, волновала, возбуждала, вырывала из груди его сердце, и оно жаждало отрастить себе крылья и улететь к ней, к Женевьев.

«…люблю…»

Наконец он распустил узел и схватился за весла. Пока лодка выходила на середину реки, Ален стал во весь рост в центре, пытаясь не замечать сильную качку, сложил руки рупором и прокричал: «Геновева!» И еще раз, громче: «Геновева!»

Ничто не откликнулось, только платье манило его, колеблемое ветром.

«Я! Тебя! Люблю!»

Ален налег на весла. С каждым гребком он кричал: «Геновева! Я! Тебя! Люблю!»

«Будь! Моей! Я умоляю тебя о любви!»

Красную тень поглотил водоворот черного и серого, и Ален остался на реке в одиночестве. Посреди Авена он поднял весла.

Теперь и он превратился в тень и монотонно выкрикивал одно и то же. Хрипло. Отчаянно.

«Геновева! Je t’aime! Je t’aime, Геновева! Будь моей!»

Мадам Женевьев не двигалась с места и только безмолвно взирала на реку. Когда Марианна дотронулась до ее руки, она лишь едва заметно вздрогнула, а взгляд ее был исполнен отчаянного страха.

К ним подошел священник из Оре, отец Баллак, и Марианна обратилась к нему:

— Отец… Вы умеете грести?

Тот изумленно уставился на Марианну:

— Конечно.

— Пожалуйста, переправьте мадам к ее возлюбленному. Она вот уже тридцать пять лет ждет часа, когда сможет вновь отдать ему свою любовь.

Священник слегка поклонился, чтобы скрыть потрясение.

Марианна осторожно положила левую руку на плечо Женевьев:

— Пора.

Опираясь на руку священника, Женевьев направилась к маленькой красной лодочке под парусами, которые в назначенный час наполнит ветер. К лодочке, носившей имя «Марианн».

Мадам Женевьев так и не села, а священник стал выводить лодку на середину реки, туда, где ждал Ален. Ее тело казалось прямым языком пламени, скользящим над водой.