Первая встреча, последняя встреча... - Владимир Валуцкий

— Я предупреждал тебя, брат, — сказал черный рыцарь, медля со следующим ударом.

В ответ Ромуальд, размахнувшись что есть силы, ударил по черному щиту. Но противник был несравненно искуснее — он отвел удар, усмехаясь.

— Что ж твои ангелы оставили тебя?

Снова замахивается мечом Ромуальд. И снова — без результата. Одного легкого движения довольно черному рыцарю, чтобы уйти от опасности. Это игра в кошки-мышки, и неспроста усмехается из-под забрала черный рыцарь своей леденящей усмешкой.

И когда Ромуальд в последнем отчаянном порыве пытается достать мечом соперника — хрустят на его груди пробитые доспехи.

— Ты сам пожелал этого. Аминь.

Ромуальд грохнулся с седла под копыта коня черного рыцаря.

Но Янка была уже далеко, мелькала на дороге меж холмами скачущая точка, и быстро катилось за ней облачко дорожной пыли.

Лес поредел, среди деревьев засветилась река. Повозка под эскортом светловолосых всадников прикатилась к берегу.

Там виднелись две узкие варяжские ладьи, на берегу догорал костер, и возле него сидели люди, такие же светловолосые, как всадники. Дородный ярл с золотой серьгой в ухе лениво спустился с ладьи в сопровождении улыбающегося Халцедония.

— Вот и мои попутчики, Рагнвальд, — сказал Халцедоний. — Русский монах со своей подружкой.

Анна гневно выпрыгнула из повозки:

— Опомнись, сарацин! Ты забыл, кто я!..

— Советую и тебе забыть, — молвил Халцедоний. — Разве это не подарок судьбы — сбежать из-под венца от старого развратника?

— Даниил! — в отчаянии оглянулась Анна. — Как он смеет! Франкский король молод и богат!.. У него перед замком сады из белых роз… и лебеди!.. и самые лучшие виноградники!

Халцедоний глядел на нее с печальным сочувствием.

— Последний бродяга — и тот скажет тебе, что Генрих стар и давно разорен.

Анна несогласно замотала головой, зажала ладонями уши:

— Лжешь! Лжешь!.. У Генриха самые лучшие угодья и пасеки, леса полны диких зверей! Он богат и молод! Иначе отец никогда бы не согласился…

— Увы! — развел руками Халцедоний. — В этом мире всем правит расчет. Продается все, от глиняных горшков до королевских невест. Вот твой друг, единственный и бескорыстный, — указал он на Даниила, и Анна с последней надеждой вперила в него взор.

— Вспомни — и спроси себя, Анна, — сказал Даниил, и Анна не узнала его голоса, звонкого и решительного, — почему никто из воинов не оглянулся, когда я увозил тебя?

— Почему?..

— Франки защищали свое золото, а не свою королеву.

— Так значит — ты все знал?.. — прошептала пораженная Анна. — Значит, вы — заодно, и ты знал, куда мы едем? Говори, Даниил! Ты — знал?

— Знал, — тихо, но твердо ответил Даниил.

Анна глядела то на Даниила, то на Халцедония, озиралась, как затравленный зверь, — и вдруг бросилась бежать в лес.

— Не ведает дитя, что творит, — вздохнул Халцедоний, по его знаку двое варягов настигли Анну, притащили назад и связали.

Анна пылающими глазами жгла Даниила.

— Предатель!.. Вор!

— Бог вас покарает, не троньте ее! — Даниил кинулся к Анне, но варяги схватили и Даниила.

— Поздно, монах! — произнес Халцедоний. — Еще никто не перешагивал пропасти двумя шагами. Свяжите неразумного тоже.

Даниила скрутили той же веревкой и вслед за Анной поволокли на ладью. Анна отодвинулась от монаха, насколько веревка позволяла, — и не молвила больше ни слова.

Ярл равнодушно скользнул взглядом по пленникам, воины убрали сходни, шесты уперлись в берег, плеснули о воду весла, и течение понесло ладьи на середину реки.

Иссечено в лохмотья полотно возка и забрызгано кровью, однако еще не кончена битва.

Но людям черного рыцаря недалеко до победы. Все реже хохочет Шалиньяк, и не до смеха ему, когда уцелело всего несколько франкских воинов. Длинные ноги Бенедиктуса торчат неподвижно из-под возка. И даже Злата начинают оставлять силы, хотя рубаха его по-прежнему бела и не видно на его теле ни единой царапины.

Уже прорвалось в возок несколько самых отчаянных разбойников, гремят в нем сундуки; уже не отбиться на этот раз Шалиньяку от обступивших его врагов — но вновь клубится пыль на дороге, по которой ускакала Янка, и уже не облачко — огромное облако!..

Обнаженные сабли и мечи сверкают из облака, как молнии, в рокот грома сливается конский топот. И развевается над войском королевское знамя с орлом, а за знаменем скачет на белом коне сам король Казимир в доспехах не по росту: тонкая шея торчит из ворота кольчуги, шлем велик, сползает ни лоб — но худое лицо с жиденькой бороденкой воинственно, и глаза горят давно забытым ощущением сражения!

Черный рыцарь оглянулся — победоносная лавина катилась на него; он крикнул что-то и первым, повернув коня, поскакал прочь.

За ним побежали воины, оставляя раненых, возок и несдавшихся его защитников.

Янка соскочила с коня, бросилась к Ромуальду, лежавшему на пригорке, наклонилась над ним послушать сердце — да не услышишь, не подступишься сквозь броню.

— Как же до тебя, железного, добраться? — Янка рванула нагрудные латы, раз, другой и третий — латы погнулись, подались, показалась грудь рыцаря. Янка приникла к ней ухом и радостно воскликнула:

— Стучит!..

Шалиньяк дико вращал глазами и никак не мог сообразить, куда подевались враги. Злат по-прежнему молотил воздух мечом некоторое время, пока не понял, что это уже ни к чему. Ноги Бенедиктуса зашевелились, и он, ощупывая голову, выполз из-под возка.

А король, распаленный скачкой, кружился на коне и кричал старческим, но грозным голосом:

— До брони, шляхта! Hex жие Польска!

Бенедиктус увидел знамя Казимира, хлебнул из фляжки и произнес:

— Дзенькую вам, Езус-Мария, что еще Польска не сгинела.

Взмахивая веслами — по семьдесят с каждого борта — плыл варяжский корабль, привычно налегали на весла гребцы.

Нос ладьи с вырезанным из дерева Одином — богом побед и морей легко рассекал светлую воду.

Анна сидела у борта, обхватив колени руками, Даниил стоял подле нее, ветер трепал его волосы, и он говорил:

— А потом ты увидишь Херсонес и тысячи кораблей со всего света. И на самом быстром из них мы поплывем туда, куда ты прикажешь!

— Нет, — отвечала Анна.

— Да!.. Ты увидишь Царьград и Священный дворец, равного которому нет в мире…

— Нет.

— Да! Ты услышишь, как рукоплещет Ипподром, когда там соревнуются стрелки и всадники. А потом ветер снова наполнит наши паруса, и мы поплывем дальше…