Четвёртый Рим - Таня Танич

— А чем ты будешь заниматься? — мне действительно интересен этот вопрос, и я бы точно не отвлекалась ни на что другое, если бы не Ромкин палец, которым он медленно, проводит то вверх, то вниз по шее под моими волосами, от чего вся спина и руки покрываются пупырышками, и я сбиваюсь с мысли.

— … бездуховные стрелялки. Но мне пофиг, это то, что я хочу делать. Надо же оправдать слова моей семейки, что всю жизнь я так и буду в приставку рубиться, — Марина довольно улыбается, а я, потеряв мысль, ничего не могу понять, и только переспрашиваю:

— А?

— Она в геймерской компании будет стажироваться, художник по графике. Монстрятину всякую создавать, не работа — мечта! — Ромка хитро смотрит на меня, будто прикидывая, не разыгрываю ли я обескураженность от его действий. И, судя по лицу, он крайне доволен тем, что видит.

Вообще-то, это, конечно не по-дружески ни капли, и маленькое нарушение нашего с ним договора. Но я не возражаю и даже тайно жду этих его мелких выходок. В остальном он строго придерживается заданных мной рамок эксперимента, который не был бы таким увлекательным, если бы Ромка не добавлял в него немного… неоднозначности.

— Ещё не работа, Ромео! А вдруг я стажировку завалю, — дипломатично делая вид, что не замечает, как он продолжает какие-то манипуляции с моими волосами, то распуская хвостик, то снова собирая их в тугой узел, поправляет его Марина.

— Не звезди. Все у тебя получится, потому что ты — офигенно талантливая. Слышишь, Женька? — он снова обращается ко мне, чтобы убедиться в том, что я не вывалилась из реальности — и его подозрения не такие уж и беспочвенные. — Маринка среди нас — самая продвинутая. Ты даже не представляешь, что у не в голове творится. Там не фантазия, а пиздец. Мы все — тупо лохи по сравнению с ней.

— Сам не звезди! Не слушай его, Женя. Ромео прикалывается, потому что знает, что самый крутой у нас он. Что ты на меня смотришь! Я тебе объективно говорю!

— Слушай, ну засунь ты уже свою сраную скромность куда подальше! Ты знаешь, просто так я этого никому не скажу. Самая талантливая здесь ты! Потом, так и быть, я. И то, не с рисунком, ясно?

— Ромео, вот какого хера? Типа твое мнение должно быть всегда самым главным, а твое слово последним? Даже себе во вред, да? Назло мамке отморожу уши? Ты сам знаешь, какие охуенные у тебя работы, особенно в объёме и стекле — и что ты пытаешься мне доказать? Что я со своим 2D круче?

— Да, бля! Именно так! — с весёлой злостью орет он на неё, убирая руки с моих плеч, и следующие минут десять я слушаю, как, не стесняясь в выражениях они препираются насчёт того, какая у кого динамика, композиция, форма и другие странные штуки, названия которых мне еще ни о чем не говорят.

И пусть эти термины звучат непонятно, одно становится ясно — перед собой я вижу действительно двух одаренных и ярких людей, каждый из которых парадоксально убеждён в таланте другого больше, чем в своём собственном. И это почему-то не вызывает конкуренции между ними, только восхищение.

— А ты не завидуешь Маринке? — спрашиваю я у Ромы как-то вечером, когда он лепит форму, по образцу которой будет изготовлена еще одна, супер термостойкая. Уже в неё он вставит каркас и зальёт производственное стекло. Процесс это ответственный и нервный — Ромка делает уже третью фигуру в цикле своих фракталов (всего их должно быть шесть). Нет никаких гарантий, что где-то не останется пузырёк воздуха или мелкая неровность во внутренней части формы, и тогда вся фигура выйдет испорченной. Поэтому он сосредоточенно хмурится и не сразу отвечает на мой вопрос.

Я и сама не заметила, как стала разбираться в том, что он делает — не до тонкостей, конечно, но в общих чертах. И мне ужасно нравится смотреть, как он работает — у него такие красивые гибкие пальцы и быстрые, уверенные движения… иногда даже слишком уверенные. Ромка чересчур по-свойски обращается с любым материалом, не боится испачкаться или пораниться, если надо — погружает руки по локоть в какую-то жижу, от вида которой мне вспоминаются фильмы ужасов, и, как я подозреваю — часто пренебрегает техникой безопасности, разве что снимает свои вечные фенечки.

— Что я — поц какой-то? — не отрывая взгляд от формы, бурчит под нос он. — Маринка крутая и талантливая. Это факт. Не признавать это могут только придурки и старые пердуны из деканата. Завидовать — поцы. Я — ни то, ни другое… ни третье…

И я понимаю, что он говорит правду, со своей специфической искренностью. С его уровнем самоуверенности даже наличие рядом кого-то более сильного и одаренного вызывает не болезненную ревность, а удивление и почти детский восторг — а что, и так бывает?

— Слышь? — Ромка поднимает на меня глаза, отвлекаясь от формы. — Пойдёшь со мной на обжиг? Только это когда я приеду, ясно?

— Конечно, пойду, — я изо всех сил стараюсь скрыть довольную улыбку, и даже не так сильно расстраиваюсь от того, что он уезжает на целую неделю.

Ночь обжига — сложный и жутко ответственный период для всех студентов, которые занимаются литьем. Во-первых, это всегда именно ночь, дневное время стоит дороже и уже занято всякими заслуженными «старперами». Во-вторых, нужно отдавать формы, в которые вложено так много времени и сил, в чужие руки, специальному мастеру, который поставит их в печь и будет наблюдать — надо, чтобы все было сделано идеально, а проконтролировать самому возможности нет. Редко кто разрешает студентам оставаться в литейной и вмешиваться в процесс. В итоге, несчастные скульпторы и ваятели мечутся по городу от бара к бару, или сидят каменными изваяниями на ступенях у входа, напоминая свирепых химер из готических соборов.

— Это они только со старперами носятся, — зло комментирует такое положение дел Ромка. — Те днем могут и остаться, и по ушам ездить — нифига, им все можно! Ещё и в кресло рядом с печью посадят, и чайку нальют. Муд-дилы…

На мое осторожное замечание о том, что не стоит так уж гнобить старших только из-за возраста, опыта и того, что к ним относятся с уважением — может, даже заслуженным, Ромка только фыркает и поясняет, что старпер — старый пердун — это совсем не о возрасте, а о «плесени в мозгах».

— Можно и в двадцатку быть старпером — у нас на курсе есть такие. Всё у них по канону, по классике, чтобы их открытку на стенку в деканате могли повесить. Или в библиотеку при входе.

— Открытку? В библиотеку? — смеюсь я, вспоминая, что в нашей библиотеке как раз висела картина местного художника под названием «Утро на заводе». — Ты хотел сказать — картину? Живопись?

— Да какая картина, Женьк? Картина — это какой-никакой концепт. А это открытка — глянец и пиздец. Старперы такое любят — и делать, и учить, и дарить друг другу. Про портреты в орденах и всяких камзолах — типа я Наполеон, а я Цезарь слышала? Охеренно популярная фишка среди них. Так мало им этой мазни на стенах, теперь им бюстики подавай.

— Какие бюстики?

— Героические. С их рожами в лавровых венках. Что ты ржешь? Я серьезно! У нас Костян был у одного такого перца дома — какой-то заказ на рекламу брал. Так чуть не блеванул — говорит, везде висит хозяин: как гетман, царь, фараон бля… А в самой большой комнате вообще — памятник себе поставил.