Голубиная книга анархиста - Олег Ермаков

— Ну не они же виноваты.

— У тебя только ты виноватая во всем, Танька. Весь мир кувырком, а винится всегда наша Танька. Скажешь, и Бобер масляный и наглый не виноватый, и этот капитанишка кадыкастый, пучеглазый, чуть не пердевший от важной натуги, ни та бабенка крашеная, как блядь?

— Ну зачем ты, Петровна…

— Нет, я-то тебе знаю.

— Павлова эта просто делает, что скажут, — произнесла Татьяна Архиповна, разглядывая пальцы в черной краске. — Да и капитан. И наш Бобер.

— Так завтра им скажут резать младенцев, как при том царе Ироде, а? И будут?

— Будут, — убежденно сказал Вася, — дерьмо, зараза.

Петровна и сама удивилась его спокойному ответу.

— А и пожалуй, что верно, — произнесла она и продолжила, оборачиваясь к Татьяне Архиповне: — Так и про тех иродцев можно баить, ой, винтики-шпунтики? Той же Бобер мог тебе упредить по-хорошему, так, мол, и так, фиктивность, угроза статьи и все такое. Нет! Он на свои задрипанные погоны звездочек ждет, кобель проклятый. Нюхач у него знатный — о! И ходит, ходит, вынюхивает. Мать родную готов засудить.

— Ну тебя-то не судит, — произнесла тихо Татьяна Архиповна.

Петровна тут же как-то сникла.

— Мене… Тут разговор особый, — сказала она и выразительно зыркнула в сторону Васи с Валей.

— А про меня разговор простой, — отозвалась Татьяна Архиповна.

— Ну ничего, Танька, мы ишшо поглядим, кто кого. Суд-то в хате твоей будет. По-соседски пожалуем, здрастье вам. Голос народный подымем. Журналиста позовем. Жаль вот, твой Витек далёко. А отписать ему? Не?.. Ну а чего? Пусть бы и приехал к матке на помощь.

— Это такие расходы, нервы…

— А у тебе не нервы? Вон язвы на ногах открылися… Ты мазью клала? Не забыла? Ведь не было ужо скоко. А как Бобер нюхач свой просунул в дверь — вскрылося. Ну?.. Ладно, сама решай, Танька, взрослая уже. Так я пойду, что ли? Сделаете все, как надо, турысты-страннички?

— Сделаем, сделаем, тетенька, — отозвалась Валя.

И Петровна наконец ушла. Вася пошел за дровами. Валя взялась подсовывать под хозяйку судно в комнате.

Вскоре огонь трещал в печи. Валя с Васей умылись. Полила Валя над тазиком и хозяйке, пытавшейся отмыть пальцы от черной краски. Но подушечки пальцев так и оставались черным-черны.

— Как будто куда залезла, — бормотала Татьяна Архиповна. — В кассу, что ли…

На улице было сыро, грязно, но дождь перестал, в небе плыли облака и где-то пробивалось солнце. Кричали по деревне петухи, лаяли собаки, в саду чирикали воробьи. Кто бы мог подумать, что полчаса назад в этом бедном доме такие речи звучали, как будто нарочно придуманные для какого-то представления.

За столом Татьяна Архиповна больше молчала. Она как будто выдохлась, страшно устала. И глаза ее из светлых и зеленоватых окончательно стали иссиня-черными. Валя пробовала расспрашивать ее обо всем, но Татьяна Архиповна отвечала односложно и крайне неохотно. Помалкивал и Вася, хотя видно было, что многое хотел сказать или даже прокричать, — так пыхали синевой его глаза. Но он сдерживался.

После завтрака Вася взял ведра и отправился на колонку. Снежана сопровождала его. Колонка была через три дома. Один дом пустовал с заколоченными окнами, поваленным плетнем. В другом как раз и жила Петровна. Третий тоже был обитаем, хотя одно его окно было затянуто целлофановой пленкой, а вместо крыльца валялась колода у двери. На плетне болтались жестяные пустые банки из-под разных сортов пива. Вася сделал три ходки, а в четвертую повстречал небритого хмурого черного мужика в спортивных пузырящихся штанах, красной выпачканной куртке, черной бейсболке с замасленным козырьком и надписью «Dizel». Вася первый поздоровался. Тот ответил не сразу, прищуриваясь, рассматривал…

— Что-то фотка твоего лица мне не знакома, — сказал он наконец.

— Да я тут недавно, — ответил Вася.

— В гости пожаловал?

— Можно сказать.

Мужик сумрачно усмехнулся.

— Можно или не можно?

Вася промолчал, нажал на рычаг, и струя ударила в ведро. Мужик спросил закурить, Вася ответил, что не курит. Тогда тот достал сигареты и неспешно прикурил, затянулся, пустил дым, наблюдая за Васей, склонившимся над колонкой.

— И к кому же?

— В гости? — переспросил Вася.

— Или на постоянное жительство?

— Нет. Просто зашли дождь пересидеть. У Татьяны Архиповны, — Вася показал в сторону ее дома с облупившимся голубоватым деревянным фронтоном.

— Ясен пень. В резиновую хату.

— В смысле?

— В том самом и смысле, — сказал мужик. — Тоже беженец, короче?

И Вася вдруг подумал, что так ведь и есть — беженец. В войне, которую развязало государство со своими гражданами. Его так и подмывало подобным образом ответить. Но все-таки опаска пересилила.

— Нет, так, туристы мы.

— Ту-у-ри-и-сты? А что здесь у нас глядеть? Навоза не видели? Хмызника этого?

— В каждом месте есть что-то интересное, — уклончиво ответил Вася.

— Ну? И какой же интерес тут в нашей местности? — не отставал мужик.

— В вашей?.. Татьяна Архиповна, — вдруг сказал Вася.

— Божедомка? — переспросил мужик и длинно сплюнул. — Нашел интерес. Она же ку-ку, что, не заметил?

— Кто, Татьяна Архиповна?

— Ну, эстественно.

— Да нет. Очень разумная. Я думал, учительница.

— Хм, хватил. Инвалидка, овощ. Хохлов этих прописала бесплатно.

— А что, надо было последнее с них содрать? — с интересом спросил Вася.

— Почему последнее?.. Это же южный народ. Там земли не в пример нашей глине, палку всунь — пойдет урожай за урожаем. Горняки тоже зашибают.

— Ну, если сверху железо с огнем посыплется, никакое богатство не спасет, и сам ничего спасти не успеешь, наверное, — ответил Вася.

— Так опять же — хохлы, — отвечал тот, ожесточаясь. — У них природная к нам ненависть.

— К кому к вам?

— К москалям, к кому же еще.

— Хых, Москва далековато…

Мужик внимательно присмотрелся к Васе. Тот взял наполненные ведра, отворачиваясь.

— Постой, постой, — проговорил мужик. — А ты сам-то не из этих укропов и будешь, а? Не из бандеровцев? Постой, говорю. Чего в наших краях забыл?

— Я москаль и есть, — кинул через плечо Вася, уходя с полными ведрами. — Стопроцентный.

— А чего тогда мутишь?.. Бобер тебя видел? Документы у тебя имеются?.. Нет, у Божедомки точно какая-то экстремистическая база. Ты, слышь! Дай полтинник… душа горит…