Мечта империи - Роман Буревой

«Курций Юнию Веру, привет!

Я схватил волка за уши[44]. Удержать нет сил. Отпустить не могу — сожрет. Еду в Рим. Приезжай, как только сможешь. Надеюсь на тебя и на Элия. Встретимся на вилле Элия.

Будь здоров. Курций».

«Элий жив и находится в безопасности», — повторял Вер, сидя в поезде, несущемся к столице. Но слова не успокаивали. Вера не покидало чувство, что он предал друга. Он был вестником, мчащимся в столицу Спарты. Но главное сражение, великое сражение происходит у Фермопил. Это знает каждый лицеист. Да, каждый ученик лицея знает это спустя полторы тысячи лет. Но кто ведает об этом, когда даже час сражения не пробил?

Вер прибыл в Рим раньше Элия и Курция. В доме сенатора Вер застал лишь Марцию: от Элия по-прежнему не было никаких вестей. Значит, в ближайшее время он не появится. Римлянин после долгого отсутствия всегда предупреждает жену о своем возвращении, демонстрируя полное доверие — мол, не желаю подловить и уличить, нагрянув внезапно. Она же непременно должна приготовить к его возвращению горячую ванну. Якобы за этим и звонил, и предупреждал. Марция, не будучи женой

законной, всегда болезненно относилась к таким мелочам. И Элий старался соблюсти ритуал.

Марция предложила Веру остаться переночевать, но тот отказался и обещал заглянуть к вечеру следующего дня. Если сенатор приедет, то пусть свяжется с гостиницей «Император» — Веру сразу передадут сообщение.

И Вер ушел., Если бы он принял предложение Марции, возможно, вся история Рима была бы другой… Не говоря о судьбе Элия. Но будто кто-то толкнул его в спину и заставил уйти, почти против воли. Его гений? Гений Марции? Или чей-то другой покровитель? Кто же в тот вечер руководил им? Или желание, которое он заклеймил для Элия, решило все?

Поздно вечером, уже в темноте, Юний Вер очутился у дверей дома на Эсквилинском холме. Дом находился в стороне от Тибуртинской дороги. Зато рядом были сады Мецената, и весной пение соловьев разносилось по всей округе. Дом Сервилии Кар был выстроен недавно, в модном ныне стиле «классицизма», колонны из зеленоватого мрамора украшали фасад, а в нишах галереи скрывались бронзовые статуи — черные призраки на фоне светлого мрамора.

Едва Вер нажал кнопку звонка, как дверь привратницкой отворилась, и широкоплечий темнокожий гигант в ярко-красных шароварах и расшитом золотом поясе возник на пороге. Он скрестил руки на груди и взглянул на Вера сверху вниз.

Несмотря на высокий рост, гладиатор был на полголовы ниже этого Цербера Сервилии Кар.

— Доложи хозяйке о том, что пришел Юний Вер, — приказал он.

— Тебя не приглашали, — пророкотал гигант, по-прежнему держа руки скрещенными на груди.

Вер поднял голову; Почти во всех окнах горел свет.

— Домна Сервилия будет рада меня видеть.

— Тебя не приглашали, — повторил гигант. Молниеносный выпад угодил гиганту в нос.

Кровь, столь же яркая, как шелк шаровар, хлынула на грудь.

— Меня пригласили, но ты об этом забыл, — Вер наградил незадачливого охранника ударом в пах, а когда тот согнулся, перепрыгнул через него.

Триклиний Сервилии Кар был роскошен. Сигмы[45]из литого серебра, затканные золотом подушки, столы с инкрустацией, на мозаичном полу в черно-белом узоре сплелись фантастические морские чудовища. Аполлон с лицом и руками из слоновой кости, в золотой одежде застыл за ложем хозяйки. Обычно статуи из золота и слоновой кости украшают храмы. Но триклиний Сервилии Кар многочисленные поклонники именовали

Храмом искусства, и никого не удивляло присутствие хрисоэлефантинной статуи.

В этот вечер в доме Сервилии, как всегда, собралась самая изысканная публика Рима. Обед уже перевалил за половину, подавали сладости, легкое вино и черный крепкий кофе с лимоном. Приглашенный музыкант услаждал слух публики игрой на клавесине — этом модном инструменте, постепенно вытесняющем органы. Среди гостей Вер знал лишь поэта Кумия, который развалился на ложе в двуцветной черно-золотой тунике и в венке из белых роз, да еще лицо пожилого оратора было знакомо — на пиру Гесида он сокрушался по поводу деградации риторики. Видимо, посещение изысканных пиров, обедов и пирушек было ныне главным занятием оратора.Сама хозяйка возлежала за столом в легкой вышитой тунике. из тончайшего белого шелка. Служанка только что сменила ее венок — на лепестках роз еще дрожали капли росы. Сервилия была необыкновенно красива — ее полные чувственные губы, сложенные в заученную бездушные улыбку, казались нарисованными на правильном, чуточку бледном лице. Это застывшее вежливое выражение придавало ей сходство со статуей. Но вместе с тем под внешней, будто наклеенной улыбкой угадывалась грустная усмешка. Вер смотрел на Сервилию и не мог оторвать взгляда.

Он любил статуи. Их величественную, почти божественную красоту.

— Наш великолепный гладиатор пожаловал на пир без приглашения, — улыбнулась Сервилия. — Сожалею, но все места на ложах уже заняты.

— Ничего страшного, я пришел не пировать, а поговорить с тобой.

— Мы все беседуем с боголюбимой Сервилией и наслаждаемся тонкостью и верностью ее суждений, — тут же вмешался в разговор Кумий.

В этот момент в триклиний вбежал привратник. Одной рукой он держался за разбитый нос, другой — за пах и семенил, как артист, которому достались неудобные котурны.

— Я не пускал его, но он ворвался, домна… — бормотал привратник, отирая ладонью кровавую слюну. Домна Сервилия поморщилась.

— Раз он здесь, пусть останется. А ты сходи на кухню, и пусть тебе дадут мешок со льдом, — она окинула пострадавшего внимательным взглядом. — Два мешка.

Потом она обернулась к высокой белокожей и светловолосой служанке, явно прибывшей в столицу из Нижней Германии, и велела принести стул для Вера.

Кумий при этом забеспокоился:

— Опасаюсь, как бы этот варвар не помешал утонченной беседе, домна Сервилия.

Вер тем временем уселся на принесенный стул и взял из рук служанки бокал вина. Со своего места ему открывался прекрасный вид на восхитительную грудь домны Сервилии. Хозяйка подняла голову, встретила взгляд Вера, но не выказала ни толики смущения. Она лишь улыбнулась и положила в рот кусочек бисквита.

— О чем же мы говорили до прихода нашего знаменитого исполнителя желаний? — спросила она, обращаясь к Кумию, но при этом по-прежнему глядя на Вера.

— О том, что гладиаторы не могут исполнять желания людей искусства. Пример Марции Пизон тому подтверждение. Бедняжка, после смерти Элия ее положение сделалось невыносимо.

— Разве он умер? — засомневался пожилой оратор. Сегодня ради Сервилии Кар он накрасил глаза и щеки, а на макушку водрузил светлый парик.