Преступления страсти. Жажда власти - Елена Арсеньева

Софья смеялась над Петром и вслух, и про себя. Однако она, привыкнув с полувзгляда оценивать мужчин, забыла о женщинах. Забыла, что мачеха Наталья Кирилловна вовсе не была той глупой клушей, какой очень хотела бы ее видеть правительница. Наталья Кирилловна прекрасно понимала, что Петруше нужно остепениться. До возраста совершеннолетия ему еще расти да расти, а может, он и не повзрослеет никогда при его-то неуемной, чрезмерно любопытной натуре. Однако исстари было на Руси средство, после применения коего человек как бы само собой начинал считаться взрослым, совершеннолетним. Средство сие – женитьба. И вот в январе 1689 года Наталья Кирилловна женила-таки непутевого сына на дочери окольничего Федора Лопухина, Евдокии. И Софья никак, ничем не могла запретить столь роковое для нее событие! Теперь Петр считался взрослым и мог избавиться от опеки сестры.

Время Софьиного правления истекало. Что для нее значило: истекает и время ее свободы и власти.

Конечно, Софья не собиралась просто так сдаться. И когда обнаглевший Петр послал сказать сестре, чтобы не ходила на крестный ход в Казанский собор (а ведь она всегда ходила в прошлые годы вместе с обоими царями!), Софья, понятно, сделала вид, что даже не слышала его посланного. Не удостоила услышать! И пошла за крестами. Тут же семенил, пошатываясь, заплетая нога за ногу, немощный Иван. А Петр уехал из Москвы в свое Преображенское.

Само по себе это было плохо: своей выходкой Петр ясно давал понять, что больше не считает Софью правительницей. Но еще хуже, что он даже не пустил к себе на глаза Голицына и других бояр, вернувшихся из второго Крымского похода и явившихся к царю за наградой. Всем своим поведением он подчеркивал, что с самого начала не одобрял этого похода и не удивлен, что тот окончился провально. Да еще при таких-то полководцах, которые годны лишь на то, чтоб бабьи подолы задирать, а не с татарами да турками воевать!

Конечно, Софья не верила, что Петр сам по себе решился вести себя столь дерзко. Естественно, его подстрекали царица Наталья, ее брат Лев Кириллович Нарышкин да Борис Александрович Голицын – по насмешке судьбы, двоюродный братец свет-батюшки Васеньки.

Ну что ж, Софья тоже не без советников! Федькина голова небось четырех нарышкинских стоит!

Собрался совет: правительница, Федор, князь Василий да Сильвестр Медведев, который вытребован был из его заиконоспасского затворничества. Последний пребывал в большой обиде на Софью: зачем отдала недавно учрежденную Славяно-греко-латинскую академию не под его попечение, а патриарху Иоакиму, Сильвестрову неприятелю, в богословских спорах с которым он никогда не добивался победы и поладить с патриархом никогда не мог?!

– О Господи, да мне бы ваши заботы! – раздраженно крикнула Софья. – Нашел время свариться! Лучше подумай, что с тобой станет, коли Петр на престол взойдет. Небось не только нам былое припомнит, но и тебе. Ты ведь за моей спиной стоял во время мятежа, когда Ивана Нарышкина в клочья рвали! Петр, может, и дурак, да советники его – люди злопамятные, злоумные.

Сильвестр приуныл, зато бубнить всякую ерунду перестал и принялся размышлять, что делать. Однако, сколько они с Голицыным ни тужились, самая светлая мысль все же принадлежала Федору. Но… Софье еще только предстояло узнать, что Бог, видимо, отступился в тот день от Федора, решив погубить и его, и тех, кто с ним. В том числе и Софью…

С того дня, следуя советам Шакловитого, правительница принимала самые чрезвычайные меры для обережения своей особы. Никогда не выходила из Кремля без стрелецкой охраны, даже на богомолье, и каждым словом, каждым шагом своим показывала, что пытается остеречь себя от могущего быть со стороны Петра насилия. Когда братец приехал из Коломенского, чтобы поздравить одну из сестер отца, тетушку-царевну Анну Михайловну, с днем ее тезоименитства, вокруг Софьи стояло пятьдесят стрельцов в полном вооружении. Обстановка во дворце была напряженная. Петр смотрел затравленным волчонком, готовым вот-вот укусить…

В Кремле начали находить подметные письма, извещавшие о готовящемся набеге потешных войск на царевну Софью ради ее низвержения, заточения в монастырь, ну а станет противиться – смертоубийства ради. Все письма были изготовлены самим Федором Шакловитым или его присными. И вот наконец явилось самое страшное письмо: потешные придут с 7 на 8 августа, убивать будут не только Софью, но и прочих царевен…

Софья делала вид, будто страшно напугана. Впрочем, она и так была напугана неумолимым взрослением Петра, поэтому особенно притворяться не приходилось. И вот она, собиравшаяся идти в Донской монастырь на богомолье, ход свой туда отменила и заперлась в Кремле под охраной четырех сотен стрельцов. Еще триста стали караулом на Лубянке. Их подуськивали: надобно-де убить старую медведицу, царицу, а буде сын станет заступаться за мать, то и ему спускать нечего.

О действиях Шакловитого стало известно в Преображенском. Оттуда мигом ринулись ночными тропами лазутчики. Один умудрился пробраться в Кремль и был схвачен чуть ли не возле Грановитой палаты. Это оказался спальник Петра по имени Плещеев.

Пока Шакловитый разбирался с ним, сотник стрелецкого Стремянного полка Ларион Елизарьев и еще семь стрельцов, которые главу Стрелецкого приказа давно ненавидели, имели к нему свои счеты и готовы были даже душу дьяволу продать (желательно подороже), только бы с Федькой сквитаться, порешили предупредить молодого царя, что против него затевается недоброе. Идти в Преображенское решились стрельцы Мельнов и Ладогин.

Понятно дело, что отправились они в путь ночью – ночью и появились в Преображенском. Петр крепко спал. Пробудившись, охваченный неодолимым ужасом, он выскочил из дому в одной сорочке, босой, вскочил верхом и ринулся куда глаза глядят. Насилу нагнали его в лесу, заставили одеться. А уж потом Петр во весь дух пустился в Троицкую лавру, куда прибыл через пять часов непрерывной скачки. На другой день в Троицу прибыли Наталья Кирилловна с Евдокией, преданные Петру бояре, потешные войска и стрельцы Сухарева полка. А к вечеру туда же начали собираться иноземные полки. Первым привел своих солдат наемник Франц Лефорт. Слегка отдышавшись от первого страха, Петр начал писать грамоты во все стрелецкие полки и призывать их к Троице.

К слову – доносчики потом были щедро награждены Петром за спасение его жизни. Каждый получил по тысяче рублей, деньги совершенно невероятные. Срубить и поставить избу стоило два рубля, так что ж можно было устроить на тысячу?!

Софье чудилось, еще никогда в жизни не было у нее такого страшного утра, как в тот день, когда она узнала о бегстве Петра! Шакловитый не верил вестям, пытался перехватывать болтунов, однако уже вся Москва знала о случившемся. Софья и Шакловитый пытались перед ближними людьми делать вид, будто чего-то в таком роде ждали, все идет как надо, но не могли скрыть тревоги и страха. Не помогали и молебствия, которые неустанно выстаивала Софья. А главное, впервые молитва не облегчала ей душу.

…Она думала, то пробуждение, то утро было самым страшным? Теперь у нее не будет других!

Стрельцы бежали к Петру полк за полком, а попытки Софьи примириться с братом не знали успеха. Патриарх Иоаким откровенно предал правительницу: поехал к Петру якобы за миром, да так и остался в Троице, заявив, что всегда поддерживал молодого царя, а Софье-де пора в монастырь. Да, уходили все, кто не был слишком крепкими узами связан с Софьей.