Точка падения - Юрий Бурносов

— Иди ты спи, — неловко пробормотал подошедший ко мне Пауль. — Хватило уж тебе разного за день, а я вроде как прокололся, я на стреме постою.

— Действительно, — согласился я, протирая глаза. — Устанешь — Аспирина разбуди, он тоже прокололся с тобой за компанию.

— Хорошо, — сказал Пауль. — Спи иди, не мороси.

Я лег у стенки на свободное место. К сожалению, спать не хотелось, пусть я и чувствовал себя вконец измотанным. Так случается: организм переходит некую грань, когда усталость тела ощущается полностью, а мозгу уже по хрен. Глядя в невидимый потолок, я думал о том, что в лучшие времена, когда я разбогатею и когда мне надоест лазить через Периметр в Зону, я открою в Севастополе писчебумажный магазин. Нет в жизни более спокойного и размеренного занятия, чем владеть писчебумажным магазином. Я представлял полки со стопками тетрадей, разноцветными авторучками, фломастерами и карандашами, линейками и транспортирами. Запах ластиков, чернил и свежей типографской краски. Детишки, приходящие вместе с мамашами накануне первого сентября затариться расходными материалами на учебный год… Нет, определенно хозяин писчебумажного магазина просто не может не быть счастливым человеком…

Дождь все так же барабанил по крыше: то размеренно, то словно кто-то наверху спохватывался и выливал дополнительное ведро. Завтра все развезет, подумал я, идти будет тяжело. Лишь бы прекратился… тепло-то оно, конечно, тепло, но переход под дождем всегда вгоняет в уныние.

Прислушиваясь к стуку капель, я незаметно для себя уснул. Размышления о тихом и спокойном будущем переползли в сны о нем же, и я очень разозлился, когда меня всё-таки разбудили. Мне как раз привезли по выгодной цене большую партию бумаги для ксерокса, и крик поставщика: «Вставай! Вставай, чува-ак!», пришелся совсем некстати.

— Вставай! — злобно тряс меня Аспирин. — Подъём, чува-ак! Они ушли!

— Кто? — Я вскочил. — Кто ушел?!

Снаружи было еще темно — я увидел это через открытый дверной проем. Дождь по-прежнему лил и нисколько не унялся.

— Пассажиры твои хреновы. И Пауля вроде увели.

Стряхнув с себя остатки приятного сна, я обнаружил, что Соболь стоит посередине помещения с ружьем в руках. Ни в кого конкретно он не целился, но все сидели, боясь пошелохнуться. Не хватало Бернштейна, злобной капитанши, одной из стюардесс (не Марины) и еще двух баб, имена которых я до сих пор даже не озаботился узнать. И Пауля.

— Почему меня не разбудили?! — заорал я.

— Я сам только проснулся. Мне Пауль говорит: «Спи, чува-ак, я тебя разбужу на смену». Я давай спать, — принялся объяснять Аспирин. — Спал-спал, чувствую, не будит меня Пауль. Проснулся сам, смотрю — дверь открыта, Пауля нет…

— Кто-то что-то видел?! — повернулся я к остальным. — Марина?! Офицер?!

— Я спала… — развела руками Марина. — Оля мне ничего не говорила…

— Я тоже спал. Хотя, если бы не спал, ушел бы с ними. Но меня не позвали. Видимо, теперь не доверяют, — мрачно пробормотал Воскобойников.

— Они, по ходу, Пауля взяли в проводники, — предположил Соболь, не опуская ружья. — Хорошо, что не перемочили всех нас спящими. Побоялись, наверное, что не осилят, если вскинемся.

Логично. Тихонько сговорились, взяли тех, кто изъявил желание, непонятно как скрутили Пауля и забрали с собой в качестве живой карты. Неужели у них имелось еще оружие? Хотя кто их обыскивал… Повелись, твою мать: гражданские, мирное население…

Я взял фонарь и молча вышел наружу. В мокрую и теплую темноту с недостроенного крыльца метнулась тень, но я не испугался, потому что опознал корявенькую псевдоплоть Скарлатину. Скарлатиной я ее решил назвать в память о героическом генерале — это был его термин: «скотина-Скарлатина». Да и обзывалась сама она именно так.

Луч света выхватывал лоснящийся от воды борт бульдозера с облупившейся краской, полусгнивший вагончик, косые струи ливня. Неподалеку лежал полусъеденный труп Толика, над ним хорошо поработала псевдоплоть, оттащив подальше от здания.

— Скарлотина! — приветливо, но с опаской вякнула Скарлатина. Она выглянула из-за «КамАЗа»-бетономешалки. Я показал псевдоплоти кулак, и скотинка тут же спряталась. Поводил лучом по жидкой грязи — ни о каких следах не шло и речи… Эх, Пауль, старина Пауль… «Спи иди, не мороси…». Вот и не поморосил. Ладно, еще не все пропало, в конце концов.

Я спустился с крыльца, поднял отгрызенную по колено ногу Толика и вернулся в укрытие. Все смотрели на меня с ужасом, я буркнул:

— Чего уставились?

И сунул мясо под брезент. Бюреры, видать, потому и суетились, что жрать захотели. «Тещу», поди, уже переварили давно… Из-под брезента отчетливо пахнуло дерьмом, подтверждая, что с пищеварением у карликов все в порядке. Ногу сильно дернули, втащили внутрь, и помещение огласилось клацаньем зубов и чавканьем.

Все вытаращились с еще большим ужасом, кроме Аспирина с Соболем и профессора. Еще Скунса, который спал, свернувшись клубочком у самого корыта, где было теплее всего.

— Их кормить надо, — пояснил я зачем-то, махнул рукой и принялся загораживать дверной проем шифером и досками, которые отодрала компания Бернштейна и Заяц.

— Мы что, остаемся? — уточнил Петраков-Доброголовин.

— А куда идти в темноте, да еще под дождем? Следов не видно, направление мы даже приблизительно не знаем, догнать их, стало быть, не можем. Утро вечера мудренее…

— Тогда я, пожалуй, посторожу, — предложил профессор.

— Милости прошу. И господин Аспирин с вами, — сказал я.

Остаток ночи прошел без чрезвычайных происшествий. Я даже ухитрился уснуть под все тот же непрекращающийся шум дождя и возню бюреров, которые то жрали, то ссорились между собой из-за свежей человечины. Писчебумажный магазин не снился — дрянь разная снилась. Когда проснулся, то понял, что уже староват спать на жестком бетоне, а еще очень хотелось горячего какао. Которого, понятное дело, под рукой не имелось.

Имелись давешний ливень, угрюмый Соболь, возящийся у огня, и куча спящих тел. Аспирин громко храпел, рядом к нему притулился профессор.

— Как думаешь, дождевую воду можно вскипятить на чай? — спросил Соболь, заметив, что я уже бодрствую. — Я проверил, вроде почти в норме… В бочку натекло, специально на крыльцо выставил.

— Кипяти, — сказал я, зевая. — Все равно другой нет, а дождевая всё-таки с неба льется. Фильтруется малость. Не из озера и не из болота.

— Пауля жалко, хоть он и сам виноват, — помолчав, продолжал Соболь.

— Я пока за него не слишком переживаю. Как проводник он им будет нужен до самого Периметра. А случись чего, и один выберется. Пауль Зону знает.

— Он один раньше не ходил, — возразил Соболь, ломая об колено кусок дранки.

— Все когда-то начинают. Отмычки в одиночку из Зоны выходят, а Пауль и подавно справится с его опытом.