Другая женщина - Сэнди Джонс

– Спасибо, у нее все хорошо, – ответил он с некоторым сарказмом. – На прошлой неделе мы с ней ходили на первый сеанс химии. Скоро еще один.

В меня словно врезался десятитонный грузовик.

– Вы с ней?

Он кивнул:

– Ну да. Я ее в прошлый понедельник сам возил в больницу. Просто хотел убедиться, что все пройдет нормально. Ты бы и сама так поступила со своей мамой, Эм, ты же знаешь.

У меня это не укладывалось в голове. Он ходил вместе с ней? На ее выдуманный прием у врача? Какого черта, как она ухитрилась это провернуть?

– Им приходится переносить такие жуткие вещи, – продолжал он. – У мамы пока не очень тяжелые последствия, ее просто немного тошнит и мучает усталость. Но врачи предупредили ее, что со временем будет только хуже. – Он потер глаза. – Да уж, такого врагу не пожелаешь.

Меня так потрясла эта новость, что я даже не нашла в себе сил потянуться к нему, в утешение сжать ему руку. Впервые после «объявления», которое она тогда сделала, я задумалась: может, это и в самом деле правда? От этой мысли меня окатило жаром от пальцев ног до шеи. Щеки у меня запылали. Я постаралась понезаметнее высвободиться из пальто, чтобы хоть немного остыть.

До этого мне ни разу не приходило в голову, что она говорила правду. А тут я вдруг подумала, в каком свете я себя выставила. Как мое недавнее поведение воспринимали окружающие. Я делала ставку на то, что ее вранье раскроется. Что все поймут: она – жестокая обманщица. Но если ее слова – правда… что тогда?

– А как там… внутри? – выдавила я из себя. – Я хочу сказать – в больнице.

Мне надо было убедиться, что он действительно говорит именно то, что я думаю.

– Они стараются, чтобы пациентам было как можно комфортнее. – С каждым произносимым им слогом сердце у меня все больше проваливалось в пятки. – В палате еще несколько женщин, все они… проходят через то же самое. Это маме помогает, потому что… ну, ты ее знаешь, она не из тех, кто тихо сидит в уголке. – Он улыбнулся. – Так что ей даже полезно поболтать, разузнать, что ее ожидает в ближайшей перспективе, как-то подготовиться. А еще это помогает ей осознать, что она не одна. Думаю, это самое главное.

Он грустно склонил голову и добавил:

– Хотя перспективы не самые радужные, Эм.

Плечи у него ссутулились и задрожали, грудь стала судорожно подниматься и опускаться.

Не вставая, я обогнула столик, придвинувшись по скамье поближе к нему. Он все всхлипывал. Я обхватила его одной рукой, и он, хоть и не сразу, стиснул мою кисть, поднес ее к губам.

– Я тебя люблю, – прошептал он. – Мне так жаль.

– Ш-ш, все в порядке.

Я не знала, что еще сказать. Я так долго терзалась всеми этими мыслями, думала о том, как все это несправедливо. О заговоре, который, как мне казалось, Памми плетет вокруг меня со дня нашего с ней знакомства. И все это время я совершенно не думала о том, что испытывает Адам. Я считала его просто болваном, ничтожеством, позволяющим водить себя за нос. Но он-то чувствовал себя иначе. Он был убит горем. Он отменил свадьбу с любимой женщиной. И он верил (потому что не имел оснований не верить), что его мать умирает.

– Пожалуй, это не лучшее место для такого разговора, – заметила я с печальным смешком. Мы смотрели, как за окном бодро вышагивают пешеходы.

– Вероятно, да, – согласился он. Повернувшись, он запечатлел влажный поцелуй у меня на лбу. – Приедешь повидаться с мамой? Она очень хочет тебя видеть. Чтобы сказать тебе, как ей жаль. Просто не верится.

Я невольно отстранилась – совсем чуть-чуть.

– Как-то даже не знаю, – проговорила я. Мне больше не удавалось нормально управлять своими мыслями. И тем, как они вылетают из моих уст.

– Ну пожалуйста. Это так много для нее значит. Для нас обоих.

Я кивнула:

– Ладно. Может быть.

– У нее в следующую среду снова химия. А у тебя по средам как раз выходной. Не сумеешь подъехать к нам после сеанса? Конечно, это если… если мне по-прежнему нельзя возвращаться домой. А то мы с тобой могли бы приехать к ней вместе.

Я уже толком не понимала, что происходит. Я ни в чем не была уверена. Я думала, Адам сумеет разогнать рой мыслей, кружившихся в моей голове. Но теперь я узнала, что он опять собирается поехать в больницу вместе с Памми. И мои мысли зажужжали и закружились еще бешенее, пока не начали биться мне в виски.

Эту мучительную головную боль вызывало не возвращение Адама домой. На меня давила мысль о том, что мне придется увидеться с Памми. Я так и чувствовала, как напряжение сковывает мне плечи, карабкается вверх по шее.

Я инстинктивно распахнула холодильник, чтобы достать бутылку вина, но тут же одернула себя. Алкоголь неплохо приглушал зуд моих нервных окончаний, но я не могла постоянно опираться на него, как на костыль. Мне нужно было уметь стоять без подпорок. И существовать, настроившись на волну своего мозга и своего тела. Чтобы по-настоящему ощущать то, что они чувствуют. А не прозябать в этом тумане депрессии и отрешенности, который окутывал меня на протяжении двух недель.

Взглядом полным желания я посмотрела на бутылку совиньон-блан, охлажденную до идеальной температуры. Видимо, ее принесла Пиппа, когда в воскресенье вечером зашла ко мне пообедать. Даже удивительно, что эта бутылка продержалась так долго – настоящее чудо. Собственно, я и тогда не собиралась пить, но, когда я сказала Пиппе, что встретилась с Адамом, она потребовала от меня подробностей и заявила, что сейчас приедет.

Она сидела на диване, удивленно приоткрыв рот, пока я расхаживала перед ней, излагая все детали нашего разговора с Адамом (несомненно, очень для нее скучные). Несмотря на очевидный стресс, который я испытывала, мне было очень приятно, что Пиппа снова рядом. Мне не хватало нашей совместной жизни, нашей болтовни. Среди всех живых и неживых объектов, существовавших в моей жизни, она больше всего походила на мой второй мозг. Когда мой собственный начинал изрыгать чушь, именно она становилась тем голосом разума, в котором я так часто нуждалась.

– Ты уверена, что поступаешь правильно? – спросила она. – Я насчет того, что ты разрешаешь ему вернуться.

Ломая руки, я мучительно медленно кивнула. Теперь я не была уверена даже в своих собственных решениях.

– Но тебе по-прежнему придется иметь дело и с ней, – напомнила Пиппа. Ей до сих пор не удавалось заставить себя произнести имя Памми. – Она всегда будет где-то поблизости. Стоит ли того Адам?

– Я его люблю, Пип. Как еще прикажешь мне поступить? И потом, давай пока попробуем относиться к ней беспристрастно. Может, она говорит правду.

– Не-а. Я не готова на это клюнуть, – ответила она, покачивая головой. – Помнишь, как я шутила, что в мире не так уж много опасных психопатов, которым за шестьдесят?