Жестокое милосердие - Богдан Сушинский

— У нас что, ввели погоны? — первое, что он спросил, когда уловил на себе испуганный взгляд пленного. И сразу же спохватился. — Я спрашиваю, у нас, в Красной армии, наконец-то ввели погоны?

— Ну, ввели, — хрипло ответил сержант, сплевывая кровавую слюну и морщась от боли. — Что, возрадовалась душа твоя белогвардейская? А, сволочь, как ты меня…

— Как и положено на войне, — невозмутимо заметил Андрей. — Тебе приходилось видеть когда-нибудь человека, который безропотно дал бы убить себя или пленить?

— Значит, действительно из беляков? Слишком уж хорошо по-нашему тараторишь.

— Из красноармейцев я. Из лейтенантов Красной армии, — Беркут решил, что, предоставив возможность пленному самому задавать вопросы, узнает от него больше, чем узнал бы, устроив ему настоящий допрос. Этот метод он уже не раз испытывал, допрашивая пленных немцев и полицаев.

— Ну да, гнида, из лейтенантов ты… — пленный еще раз сплюнул, витиевато, от души, выругался и сначала повернулся на бок, потом на другой, затем сел, но по движению его рук и предплечий Беркут понял, что смысл этих «маневров» заключается в том, чтобы испытать на прочность узлы, которыми его связали.

— Сколько вас, когда и с какой целью десантированы сюда — на эти вопросы вы, конечно, отвечать не будете, — сказал Беркут, для начала, прощая ему «гниду». У него не было времени для выяснения отношений. — Однако на один вопрос вы все же обязаны ответить. Какое у вас звание? По-моему, младший сержант?

— Ну, младший. Ты что, погон никогда не видел? Или у фрицев тебя этому не учили?

— Значит, вы действительно красноармеец? Но почему в форме?! Почему вас забросили сюда в форме? Это же безумие!

— Чтобы и ты, и все твои фрицы-полицаи, а главное, местные люди видели, что это уже не какие-то там окруженцы, а настоящие бойцы Красной армии. А переодеться мы всегда успеем.

— Расчет на пропаганду успехов Красной армии, — примирительно согласился лейтенант. — Логично. Регулярная армия должна оставаться регулярной армией.

— Что ты мне лекцию читаешь, сука ты немецкая…

— Хамство — это не способ для объяснений, — резко заметил Беркут. — Даже если вы в плену и перед вами офицер противника — это все же офицер. По-человечески спрашивают, по-человечески отвечайте. Или молчите. Это ваше право.

— У тебя и философия ихняя, белогвардейская… — проворчал младший сержант, но уже обходясь без «изысканных излишеств». — Стреляй, гад, раз уж твоя взяла. Или веди куда следует. Чего толчемся здесь, болтовней занимаемся?

— Судя по произношению, вы украинец. Из местных. Это вы привели группу десантников сюда, на плато? Вы были проводником? Ну, говорите-говорите! Я и есть тот самый лейтенант Беркут, командир партизанской группы, которую вы разыскиваете. Неужели до сих пор не поняли этого?

— Брось?! — вдруг по-мальчишески удивился младший сержант. И, чуточку поколебавшись, уже совсем наивно переспросил: — Что, вы правда лейтенант Беркут? Но ведь говорили же… Да убили его! Что ты мне, параша гитлеровская?!

— О моей гибели здесь говорят с лета сорок первого. После каждой карательной операции немцев. Я действительно лейтенант Беркут. Чем скорее вы поверите мне, тем лучше для вас, — зачем зря терять время? Кто старший в группе? Мне нужно поговорить с ним. Срочно. Для этого я сюда и пришел.

— Ну, хорошо, допустим. А те, остальные? Они что, там подождут? Это тоже ваши, партизаны?

— Какие еще «остальные»?

— Да те, что шли долиной. Я же видел их со скалы. У меня там бинокль. Человек пятьдесят, в немецкой форме. Потому и не стрелял, чтобы…

— Человек пятьдесят?! — взволнованно переспросил Громов. — Не может этого быть, я шел один. Значит, это действительно немцы. По слухам, у них как раз намечается крупная операция против партизан, базирующихся в соседних лесах. Словом, поднимайся. Спектакль окончен. — Ножом, добытым из-за голенища, Беркут быстро разрезал веревку на руках десантника и помог ему подняться. — Только так, младшой: без фокусов… Тут уже всякие игры в сторону. Я — лейтенант Беркут. Рядом враг. Из этого и будем исходить. Твои ребята в землянке?

— В землянке. В километре отсюда. Так ты что, взаправду?…

— Сколько здесь ваших? — не желал выслушивать его сомнения Андрей.

— Пятеро. Один легко ранен. В руку, — уже более уверенно объяснил десантник, поспешая за Беркутом, который начал спускаться по склону.

— Кто командует?

— Младший лейтенант Колодный.

— А тебя как кличут?

— Горелый. Петр. Местный я, это вы точно… Мое село по ту сторону пустоши. И тоже Горелое. Там у нас полсела Горелых.

— На скале у тебя запасного автомата нет?

— Нет. Есть две гранаты. Я сбегаю.

Пока Беркут подошел к Черному Монаху, Горелый успел подняться на вершину, схватить гранаты и почти кубарем скатиться вниз.

— Они уже рядом. В ложбине. Вот вам бинокль, вот граната. Вторая, конечно, мне. У нас только так, по-братски…

— То, что я могу оказаться немцем, тебя уже не волнует?

— Уже один черт, — искоса посмотрел на него Горелый. — В бою виднее. Лучше, чем по любым документам.

— Только не спеши палить. Иначе они нас в три счета. Отходить будем в сторону скалы. Но не вздумай взбираться на нее — это ловушка.

— Понял, товарищ лейтенант.

— Повтори еще раз.

— Зачем? Ну, есть, товарищ лейтенант…

— Спасибо, — похлопал его по плечу Беркут. — Знаешь, давно не слышал вот такого ответа от красноармейца. Соскучился. Я ведь кадровый.

— А наш младший лейтенант — из геологов. Десантником уже на войне стал. Но командует, как кадровый. Понял. Молчу… — почти шепотом закончил Горелый, заметив приложенный к губам палец Беркута.

Они обошли овраг, пробежали небольшую, без единого камешка на своем удивительно зеленом ковре лужайку и оказались перед невысокой грядой замшелых валунов, за которой начинался склон долины.