Vita Nostra. Работа над ошибками - Марина и Сергей Дяченко

Она добралась до общежития на закате, когда солнце пробилось сквозь облака, и весь снег, сколько его собралось на крышах, карнизах, ветках, припаркованных и брошенных машинах, — весь этот снег сделался розовым, с янтарным оттенком, и Сашка невольно замедлила шаг. Мир, видимый человеком в доступном ему спектре, красив до совершенства; Сашка сняла варежки и погрузила ладони в снег, и начала читать снег, будто учебник Физрука.

Ее почти сразу замутило — снег помнил полет над Торпой, вой ветра и грохот сорванных крыш. До чего злопамятны эти осадки.

Она опомнилась — учебник ждал ее, и дело следовало довести до конца. Бегом, через переулок она метнулась к зданию новой общаги, пробежала, не глядя, мимо работающего экрана, мимо телефонной будки, мимо входа в коридор первого этажа — к лестнице, к цели…

И, только поднявшись на пару ступенек, поняла, что тишина на первом этаже общаги отличается от обычной. Примерно как тишина на кладбище отличается от тишины в детской спальне.

х х х

Никогда прежде общее помещение на первом этаже не было таким людным. Третьекурсники, новые обитатели общаги, и четверокурсники, группы «А» и «Б», занимали все стулья у барной стойки и за столами, а кому не хватило стульев — сидели на полу и на подоконниках. У всех были одинаковые, неподвижные, плоские лица. Фарит Коженников прохаживался от стены к стене, сложив на груди руки. На нем были непроницаемо-черные очки с легким зеркальным эффектом, и оттого казалось, что на месте глаз у него два миниатюрных экрана.

— Вот и Самохина, — сказал он при виде Сашки. — К шапочному, как говорится, разбору… Я только что закончил информировать студентов о кадровых изменениях на кафедре специальности.

Все теперь смотрели на нее. И опять, как в самый первый раз, ей показалось, что под этими взглядами она превращается в толпу полупрозрачных теней, отражений в чужих глазах. Костя смотрел с ужасом, Лиза — с недобрым вопросом. Егор сидел на краю подоконника, спиной к угасающему закату, и единственный глядел в пол.

— А к вам, Самохина, у меня разговор отдельный, — Фарит кивнул ей совершенно официально. — Следуйте за мной.

Взгляды тянулись за ней, как резиновые жгуты, пока она шла прочь по коридору первого этажа. Обрывались один за другим. Костя смотрел дольше всех.

— Раскисла? — негромко спросил Фарит.

— Нет, — выдавила Сашка с ненавистью.

И подумала против своей воли, что вот этот, идущий рядом, может вернуть реальность к моменту, где Ярослав не женат и никого не обманывает, а Стерх по-прежнему сидит в своем кабинете, облокотившись о стол, положив острый подбородок на сплетенные пальцы. Мысль была, как стакан воды в пустыне — воды, которую перед умирающим от жажды выливают на песок.

— Раскисла, — констатировал Фарит с легким сожалением. — Давай поднимемся к тебе.

— У меня, — сказала Сашка, — сегодня не приемный день.

— Самохина, — он покачал головой, не то осуждая, не то удивляясь. — А я ведь принес тебе подарок…

Он остановился в холле среди фикусов, под плазменной панелью.

— Ты видела статистику жертв в Торпе?

— Да, — сказала Сашка и приложила к глазам мокрую, прохладную варежку.

— То есть ты мне врешь, — сказал он укоризненно. — Не стыдно?

Она пожала плечами.

— Трое погибли, — сказал он небрежно. — Таксист, старик-инфарктник и женщина, на которую упала ледяная глыба… Это очень мало, учитывая масштаб разрушений.

Сашка молчала, ничего не видя, уткнувшись во влажную шерстяную ткань.

— Удачно сложились вероятности, — продолжал он еще небрежнее. — Многим очень повезло этой ночью. Тебе, например, повезло…

— Ты не можешь ничего со мной сделать, — сказала Сашка и прямо посмотрела на него. — Потому что свобода — неотчуждаемое свойство Пароля, и если я выберу не существовать, ты меня не остановишь.

— Этого ли хотел бы Николай Валерьевич? — спросил он вкрадчиво. — Для чего он тебя учил, как ты думаешь — чтобы ты наплевала на все его уроки?

Сашка хотела и не могла оторвать взгляда от своих отражений в его очках.

х х х

В ее комнате, конечно, все валялось как попало, только белая доска над столом содержалась в полной чистоте — вытертая, вычищенная зубной пастой. Сашка остановилась у окна и прижалась лбом к холодному стеклу. Ботинки оплывали, как свечи, каплями растаявшего снега. Варежки нагрелись, будто компресс.

— Я всегда честно с тобой поступаю, — Фарит за ее спиной сел к столу, скрипнуло офисное кресло. — Ты заметила?

Сашка молчала.

— Честно или нечестно? — в оконном стекле Сашка видела его отражение.

В очках отражалась — дважды — она сама, темный силуэт у окна, затылком к Фариту.

— Да, — выдавила Сашка, когда поняла, что собеседник настойчиво ждет ответа.

— Я забочусь о тебе, — сказал он веско. — Я знаю, что тебе некомфортно иметь на совести гору трупов. Пришлось на одну ночь стать доброй феей, раз уж ты дебютировала как демон-разрушитель.

— Трое — это мало?! — она обернулась так резко, что чуть не разбила локтем оконное стекло.

— Достаточно, — он снял очки. — Для тебя. Считай, что ты вернула должок за двойку на зачете. И цени мою снисходительность: их могло быть и тридцать, и триста.

— «Добрая фея», — процедила Сашка, и ей показалось, что рот ее полон желчи.

— Ты слишком ценна, чтобы тебя щадить, — сказал он серьезно, — но невозможного я не потребую, мы давно договорились.

Сашка молчала. Лицо Фарита без очков производило странное впечатление — как будто чего-то не хватало. «Я привыкла отражаться в нем», — подумала Сашка и моментально замерзла.

— Тебя отлично выучили, — сказал он задумчиво. — Выражать себя через то, чем ты не являешься… Переоденься, ты в мокром, тебе холодно.

Сашка медленно, одну за другой, сняла варежки. Уронила на пол. Сфокусировала взгляд: малиновый узор на светло-сером, крестики, листики, олени.

— Стерх не предупреждал тебя, что он на пределе ресурса? — негромко спросил Коженников.

Сашка на секунду прикрыла глаза. Вспомнила свой последний визит в кабинет Стерха: «Не забывайте, чему я вас учил…» Что-то в его голосе заставило ее насторожиться, но она была тогда полна куража, она была сильной, она ничего не заметила.

— Предупреждал, — еле слышно сказала Сашка. — Но я не поняла.

— Зная тебя, он мог бы объяснить понятнее, — Фарит снова надел очки. — Но раз уж ты проходишь все полагающиеся ступени — отрицание, гнев, торг и так далее, тебе полезно услышать, что он предвидел окончание себя, как повествовательное предложение знает, что заканчивается точкой. Но точка — это вовсе не надгробный памятник… Сегодня, когда ты вошла, я как раз объяснял твоим однокурсникам, что ты не имеешь отношения к завершению академической карьеры Николая Валерьевича.