Последний пророк - Барбара Вуд

— Вы отличаетесь от других мужчин, доктор Хайтауэр. Мужчины-коллеги не воспринимают меня серьезно, потому что я женщина, а мужчины других профессий думают, что я просто заполняю свой досуг, пока я еще не замужем и не стала матерью. Но вы уважаете меня и мою работу. Это такая редкость.

Элизабет тоже была редкостью. Работая, она обычно напевала себе под нос популярные мелодии, чаще всего песню Скота Джоплина «Рэгз». Прекрасная Элизабет, такая же яркая, как солнечный рассвет, думал Фарадей, но эти мелодии не спасают ее душу, что еще больше располагало его к Элизабет.

Доктора интересовала ее личная жизнь, но он не осмеливался спрашивать. Казалось, не было в ее жизни мужчины, который ждал ее возвращения домой. Чем ближе он узнавал ее, тем яснее понимал, что она сдерживает свои чувства, как будто она пыталась их защитить. Они лазили по камням и валунам в поисках пиктографий, держась за руки, он часто брал ее за узкие запястья, чтобы помочь ей спуститься вниз. Скоро их разговоры начали прерываться короткими паузами, которые становились все длиннее и длиннее, а однажды они прекратили разговаривать и не смогли смотреть друг другу в глаза. Потом один из них сказал что-то прозаическое, чтобы рассеять магию момента.

Фарадей начал подозревать, что Элизабет страшится своих чувств к нему, и от этого его желание разгоралось еще сильнее.

Ему снилось, что он находится на борту корабля и пьет с офицерами, а Абигейл в каюте умирает от кровотечения. Вероятно, он кричал во сне. Резко сев на кровати, он почувствовал, как чье-то присутствие вдруг окутало его лаской, и по сладкому запаху духов он догадался, что в палатке Элизабет.

Она держала его, когда он кричал, говорила ему какие-то нежные слова и гладила его по волосам. Он не выдержал и зарыдал, бросившись в объятия Элизабет. Все, что так долго копилось внутри, выплеснулось наружу — из-за его тщеславия умерла жена.

А когда слезы иссякли и он уже не мог ничего говорить, Элизабет отошла и, неотрывно следя за ним своими голубыми глазами, сказала:

— А теперь послушайте меня, Фарадей. Рождение ребенка — это всегда риск. Это часть природы. Современная медицина может очень многое, но остальное — в руках Бога. Моя бабушка умерла, родив мою маму, и многие годы мама страдала от угрызений совести. Но она примирилась с этим, и вы должны.

Она вытерла слезы на его лице и продолжила, но уже более нежно:

— Фарадей, вы хороший человек. Вы пришли в пустыню с благородной целью. Не с киркой и топором в поисках золота, как делают многие, а чтобы найти исчезнувший народ. Я не могу думать о более высокой цели.

— Я бы хотел, чтобы все так и было, но, Элизабет, я живу во лжи! Я обманул вас! — Теперь он говорил быстро, чтобы успеть, пока смелость не покинет его. — Вспомните девушку из племени хопи, чей портрет я показывал вам. Я встретил ее в полночь в каньоне Чако. И что-то еще там было — мы были не одни. Некое зло присутствовало там. Элизабет, я боюсь, что дьявол прикоснулся к моей душе! Я страшусь вечного огня проклятия, и мне плохо от сознания, что я умру, прежде чем я найду Бога и получу искупление грехов. Я потерял свою душу в каньоне тех древних людей, и теперь только их потомки, которые прячутся где-то в калифорнийской пустыне, могут найти ее. Я — мошенник! Шарлатан! Я искал индейцев ради спасения своей собственной души, а не как вы — ради сохранения их культуры, просвещения всего человечества. Я искал их ради своих эгоистических целей. Я недостоин вас, а ваши светлые помыслы — меня!

Она прикоснулась к нему.

— Ерунда, — нежно сказала она, — вы не эгоист и думаете не только о себе. Я видела ваши красивые рисунки. В них есть уважение, Фарадей, и восхищение в каждой детали. Их создал художник, страстная натура, который с любовью относится к тому, что делает. Вы этого еще не поняли, Фарадей, но вы такой же, как я. Вы хотите сохранить исчезающие культуры.

Он решил, что должен уехать.

После того как он открыл душу Элизабет, он не мог больше здесь оставаться. Когда за завтраком его новые друзья собрались вокруг костра, он объявил им, что после обеда собирается ехать в Барстоу, где сядет на поезд до Лос-Анджелеса, а оттуда вернется домой. Он чувствовал и гордость за самого себя, и сердечную боль. Два Фарадея Хайтауэр собирали чемодан тем утром: один искал спасения и божеской милости, а второй хотел заключить в свои объятия Элизабет Делафилд.

Его новые друзья выразили сожаление по поводу его отъезда, но они понимали его желание быть со своей семьей. А потом в дверном проеме его палатки появилась Элизабет с солнечным нимбом над головой.

— Пожалуйста, не уезжайте, — попросила она, — не сегодня. Вы можете уехать завтра. А сегодня я хочу вам кое-что показать.

Их глаза встретились, ее просьба льстила его самолюбию.

— Что вы хотите показать мне?

— На самом деле я хотела попросить вас об одном одолжении. Наши фотографии черно-белые, и они не передают великолепной цветовой гаммы наскальной живописи. Я видела ваши наброски, у вас очень тонкое чувство цвета. Как великолепно вы передаете голубой цвет бабочки или бледно-лиловый оттенок гиацинта! Полагаю, это бесцеремонно с моей стороны, но я собиралась попросить вас…

Новое чувство, родившееся в нем несколько дней назад, расцвело в полную силу, когда он представил, как черно-белые картинки озарятся яркой разноцветной жизнью под его рукой.

К своему удивлению и радости, он вдруг понял, что теперь у него в жизни появилась новая цель — работать с Элизабет, искать и сохранять исчезающие культуры.

Он поскакал в Барстоу отправить Беттине телеграмму, что с ним все в порядке, но он задерживается. В лагере его уже ждала Элизабет с флягой воды, походным ленчем и самодельной картой. Они собирались начать работу в этот же день, после обеда, когда было должное освещение.

В узком ущелье они прошли мимо гигантской черепахи, но Фарадей едва обратил на нее внимание, как и на восхитительные белые цветочки под ногами под названием «звездочки пустыни», и ярко-красного мухолова, которого они спугнули из мескитового куста. Его мысли парили где-то высоко над землей.

Он не забыл своих шаманов, как и демонов, которые завладели его душой в Запрещенном каньоне, просто день был таким насыщенным, прекрасным и теплым и Фарадей снова испытывал страсть.

По дороге Элизабет сказала ему, что место, куда они шли, самое ее любимое, оно сохранилось как нельзя лучше, и она хочет разместить его фотографию на обложке своей книги. Но вдруг тишину дня нарушил громкий, эхом отдавшийся треск.

— Что это было?

— Похоже, на гром, — предложила она, но небо над Смит-Пиком было безоблачным.

Второй треск прокатился по склонам горы, и Элизабет воскликнула:

— Это выстрел ружья!

— Боже мой! — Неужели они наткнулись на охотников? Или на преступников, ведь «Дикий Запад» все еще был в памяти людей.