Подружка невесты - Рут Ренделл

Он смотрел, как Кристин и Арнэм идут по дорожке к калитке, и махнул матери на прощание. Машина Арнэма стояла на противоположной стороне улицы, вот почему он не заметил ее, когда приехал.

Арнэм помог Кристин сесть в машину вполне утонченно и старомодно, и Филипп почувствовал, что если бы не летнее тепло и духота, то захотелось бы укрыть колени пледом. Невозможно удержаться и не представлять Кристин как миссис Арнэм, живущую в Чигвелле в доме с садом, где растет боярышник. Возможно, женщина, которую он видел, сестра Арнэма или экономка.

У него будет право уйти. Ничто не может воспрепятствовать его с Сентой переезду в квартиру на последнем этаже в доме на Тарзус-стрит. Филипп думал об этом, когда ехал по холму Шут-Ап, как о чем-то вполне реальном, совсем не как о несбыточной мечте. Черил, естественно, переедет с матерью. Жить в семье с двумя родителями и в более привлекательном месте — это лучшее, что можно придумать для сестры. Филипп помнил, что уже думал об этом раньше, когда Кристин только познакомилась с Арнэмом, но тогда все было иначе, тогда в его жизни еще не появилась Сента.

Джоли нежился в своей тележке на солнышке, как старый пес. Филипп махнул ему рукой, и Джоли в ответ поднял вверх большие пальцы. Наступало время сильной жары, она уже чувствовалась в атмосфере, в тихом вечере, в ровном золоте заката. И Филипп ощутил, войдя в дом и услышав звуки вальса, что все становится таким, каким было когда-то. Пройден полный круг, возвращается былое счастье. Нет, даже больше: новое счастье становится следствием испытаний, ошибок и наградой за их осознание. Внизу его ждет Сента, его великодушная, честная, мечтающая, любимая. К Кристин вернулся Арнэм. Джоли снова на своем посту. Погода обещает быть еще более великолепной.

Жара стояла ужасная и в то же время замечательная. Совсем хорошо было бы на морском побережье — Филипп без конца мечтал, как они с Сентой там окажутся. В Лондон жара приносит с собой засуху, вонь и пот. Но в подвальной комнате Сенты стало прохладно. В обычную теплую погоду там душно, в холодную — очень холодно. Теперь Сента открыла задние окна, о существовании которых Филипп даже не подозревал, и сквозняк проветрил подвальные комнаты.

Была пора прогулок, когда Лондон на какое-то время превращается в европейский город с уличными кафе на тротуарах. Филиппу хотелось проводить вечера на свежем воздухе. Ничто ему не нравилось так, как когда его видят с Сентой, ему льстила зависть других мужчин. Гулять с Сентой по Хэмпстеду и Хайгейту, взявшись за руки, среди столпотворения других молодых людей казалось ему самым заманчивым вечерним занятием — но, конечно, с мыслью о раннем возвращении на Тарзус-стрит. И Сента соглашалась, хотя, наверное, с радостью оставалась бы дома.

На четвертый день этой жары, когда не было никаких признаков перемены погоды, Филипп поехал в Чигвелл. Пришла новая мраморная плита для миссис Райпл, безупречная, слишком ровная и без всяких трещин, чтобы быть похожей на настоящий мрамор. Он решил, что сам отвезет ее, услышит одобрение хозяйки и даст личное обязательство, что на этой же неделе сборщик все установит. Был понедельник.

В те выходные они с Сентой были невероятно счастливы. Филипп поздравил ее с ролью в «Нетерпимости» (разумеется, не сказав о том, что наводил справки) и увидел, какое удовольствие приносят ей его похвалы и как она рада отвечать даже на самые наивные вопросы. Сента демонстрировала ему, как собирается играть свою роль, меняла голос и выражение лица так, что правдоподобие перевоплощения пугало Филиппа. Она, похоже, уже выучила почти все свои реплики. Филипп предвкушал ту гордость, которую он испытает, когда увидит Сенту на экране. Волнение было сильным, он едва не задыхался.

Они не расставались с вечера пятницы до сегодняшнего утра. В субботу они говорили о том, что хорошо бы пойти в квартиру наверху, начать готовить все к переезду, теперь уже скорому. Но было слишком жарко. Они согласились оба, что для уборки будет достаточно времени, когда снова похолодает. Можно подождать до следующей пятницы.

В такую жару, наверное, тысячи людей ходили по залитым солнцем улицам, но Филипп их почти не видел. Они были словно тени или призраки, они лишь создавали фон, на котором Сента становилась более реальной, еще более красивой и родной. Позади было непонимание, в прошлом остались споры, раздоры забыты. Солнце и неспешный чувственный ритм их жизни растопили разговоры о смерти и насилии. Они обедали на летних верандах пабов или на траве в Хэмпстед-Хите, пили много вина. Неторопливо, рука об руку, возвращались к машине, ехали Обратно на Тарзус-стрит, белую, пыльную от жары, и ложились в кровать в подземной прохладе. Филипп начал чувствовать, что почти излечил Сенту от агорафобии. Требовалось совсем немного уговоров, чтобы вытащить ее на улицу в солнечный полдень или приятный теплый вечер.

— Только подумай, — говорила Сента, — через неделю мы сможем быть вместе все время.

— Ну, может, не через неделю, но очень скоро.

— Не будем откладывать, начнем в пятницу. Может, перенести наверх кровать? Это уже будет начало. Я попрошу Риту, чтобы нам помог этот противный Майк, хорошо? Есть только одно дело, с которым я бы хотела, чтобы ты мне сначала помог, но оно не отнимет много времени, и тогда мы начнем думать, как привести в порядок квартиру. Я так счастлива, Филипп, никогда в жизни я не была так счастлива!

На протяжении тех выходных она ни разу ничего не выдумала. Его вниманию не было предложено ни одной небылицы. Случилось что-то вроде изгнания нечистой силы, думал Филипп. Сента избавилась от необходимости переиначивать правду. Мог ли он не чувствовать самодовольной уверенности в том, что именно их взаимная любовь преобразила ее? Действительность перестала быть для нее блеклой.

Застряв по дороге в Чигвелл в пробке в тоннеле, Филипп с нежностью думал о Сенте. Он оставил ее лежащей в кровати, ставни были наполовину закрыты, комнату продувал легкий утренний ветерок, который потом стихнет. На постель лентами падал солнечный свет, но не попадал на лицо и глаза Сенты: Филипп позаботился об этом. Сента ненадолго проснулась и протянула к нему руки. Боль расставания была сильнее, чем обычно, и она прижалась к нему, поцеловала и прошептала, чтобы он пока не уходил, не сейчас.

На подъездах к А12 пробка оказалась такой огромной, что Филипп подумал, не лучше ли развернуться, когда появится возможность. Потом он будет размышлять, как могла бы измениться его жизнь, если бы он сделал так. Может, и не так существенно. Еще несколько дней длилось бы счастье, но, как и жаре, ему пришел бы конец. В сущности, тот день не принес бы никакого спасения. Поверни он назад, мыльные пузыри иллюзий лопнули бы и самообман стал бы очевиден позже, а не в тот полдень.

Он не развернулся. Намокшая от пота рубашка прилипла к спинке сиденья. Впереди, в полумиле (насколько он мог судить) перегрелась машина, и радиатор у нее кипел. Именно из-за этой аварии движение почти остановилось. Филипп был рад, что не назвал миссис Райпл точного времени. Он сказал только, что приедет во второй половине дня, моментально получив выговор за неопределенность.

Через двадцать минут он уже проехал мимо машины, из поднятого капота которой шел пар. Как только он свернул на улицу миссис Райпл, мраморная плита упала с заднего сиденья, и Филипп испугался, как бы она не дала трещину.