Дегустатор - Мастер Чэнь

В виде тщательно сберегаемого зуба на один такой журнал. Да ведь это находка!

Взлет, феерия, триумф воли. И вот вам, дамы и господа, новая звезда — главный редактор La Mode Юля Шишкина. Молодой кадр (жаль, что не восемнадцати лет, — это сейчас модно). Новая мочал… простите, новая метла. А у госпожи Каменевой есть хороший дом на Новой Риге, квартира, деньги — что еще надо человеку, чтобы встретить сами знаете что? Пусть отдохнет и напишет мемуары. Так и объяснили: уже давно, оказывается, госпожа Каменева выражала страстное желание дать дорогу молодым и неграмотным, а самой взяться за мемуары и учебники своего менеджерского стиля. Вот и сбылось. Причем в двадцать четыре минуты. Пришла в офис после долгого монакского отпуска — а ей и говорят: кабинетик-то до вечера освободите…

Но есть и Божий суд, наперсники разврата. Ужо вам терпеть лишь безликих и безъязыких. И нас держать за таких же, как вы, которым больше трех строчек — это уже много. Все получат свое. Что, думаете — нет? Думаете, та же Юля Шишкина теперь там навечно? Это Алину Каменеву съесть было неудобно. А эту, как ее там, — да что ж не съесть? В любую секунду. Уж если у нас нет гениальных главных редакторов, так нет.

Как это было: когда, через месяц работы в издательском доме, Юля Шишкина, познакомившись с новыми его хозяевами, начала подавать голос, он оказался железным. „Наши журналы — для малолетних дебилов, — якобы вещала она под слезы умиления таких же деб… извините, хозяев издательства, людей без имен и без свойств. — Что это за интеллект тут такой? Мы делаем деньги, а не литературу“.

„Слушайте, слушайте растущего кадра“, — якобы сладко вздыхали новые хозяева. Которым мочи не было терпеть звездную Алину Каменеву, да она с ними и общаться-то отказывалась. Она же только с Майклом Кентским да Джорджио Армани, и то если добрая. А кто тогда они, только что населившие свой офис профессионально непригодными нулями? Они-то кто?

Если всем раздать по серьге, то блистательная наша Алина, с ее безумным драйвом, харизмой и безупречным гламуром, получила свое. Нельзя так — год за годом упиваться этим бесконечным романом с самой собой, так не замечать все, что творится вокруг, так всерьез воспринимать глянец собственного журнала. Когда у тебя — Сталинград, то не до глянца.

А глянец — это прыткий бес, он мстит тем, кто его воспринимает всерьез, и щадит лишь таких, кто парит над схватками с горькой усмешкой.

В общем же — о боги, как грустно».

В кухне было очень тихо. Телефон не звонил. И бледный февральский день закатился куда-то за крышу дома напротив, который теперь, когда тополя стоят без листьев, виден во всей своей плоской очевидности.

Я должен ей позвонить. Теперь уже я должен, а не она мне.

Но что я ей скажу? Что так вот и отдыхаю на кухонном диване, в сиденье которого прячу свою несколько потускневшую звезду? Нет, не сейчас. Чуть позже. Я кое-что еще могу до этого сделать.

В этот раз я не рискнул вызывать Гришу Цукермана на холодную улицу, а сам пришел в редакцию. Ту самую — «Сити-экспресс». Внутрь. Никогда не следует это делать: место, где раньше мне было не так уж плохо (что-то платили, как-то кормили), сейчас смотрится пыльно… жалко… смешно. Куда я угрохал столько месяцев своей жизни? Чем занимался?

На входе ко мне отнеслись с неловкостью: ветеран охраны смутно помнил мое лицо, но раз теперь меня положено пускать только по пропуску… Он пустил, но отвел мне место на лестнице, возле давно забытого уборщицами окна, вызвал Гришу.

Который пришел с первого этажа походкой хозяина, не узнал меня и украсил нос очками, до того болтавшимися, как всегда, на шнурке.

— Для того чтобы носить очки, мало быть умным — надо еще плохо видеть, — как бы между прочим заметил он, рассматривая меня. — Да, знаете ли, Сергей, это хорошо. Такое пальто, такая шляпа… Не буду спрашивать, сколько стоит, я очень деликатный человек, замечу только, что в этом наряде вы похожи, как бы сказать, на такого вампира из средневекового европейского городка. Лет этак пятисот от роду, но хорошо выглядящего, не голодного. По фамилии Валек.

— У вампиров есть фамилии? А имя?

— Ну, имя — Сергей, конечно, — сказал Гриша неуверенно. — Но я весь в нетерпении. Вы хотите опять подослать меня к каким-то интересным людям, которые продолжают за вами следить? Так я с радостью же. Любые опасности — это для меня.

Я снял шляпу, повертел ее в руках (тогда еще я не очень хорошо понимал, как с этим предметом туалета обращаться) и вздохнул:

— Нет, к сожалению, уже не следят. У меня просто появился вопрос. Помните ваш замечательный материал насчет проклятого вина?

— Я писал много замечательных материалов, — сказал Гриша настороженно.

— Это все знают. Так вот, Гриша. Дело прошлое, но мне просто захотелось проверить себя… я тут пишу книгу про вино… Скажите уж честно — а не добавили вы туда каких-то деталей? Частностей? Например, этих раввинов и правда сожгли?

— И не сомневайтесь, — сказал он мрачно. Но я и так знал, что это было правдой.

— А прочее? Насчет того, что один из них проклял вино замка Зоргенштайн?

— Ну, — запнулся Гриша. — Ну, я так хорошо видел эту сцену. Как там этот фашист сидит на своем балконе, смотрит на то, как люди горят, и жрет эту свиную ногу. Большой жирной пастью. Но поскольку речь шла о вине, то… Ну ладно, Сергей, — считайте, что это я его проклял. Какая вам разница? Я вас огорчил?

— Да нет же, — сказал я со счастливым вздохом. — Вы представить не можете, как вы меня порадовали. Это Мануэлу вы доводили до обморока, а я, наоборот, просто в восторге… А не любите вы, Гриша, немцев.

— У меня прабабушка погибла в концлагере, — вдруг сказал Гриша очень серьезно. — Так что ваша Мануэла… она, конечно, у печей не стояла, но вот ее прадедушка — кто знает. И все прочие тоже. Так что почему это я должен любить немцев? Терпеть — да. А так — нет.

Раздался еле слышный хрустальный звон упавшей сосульки за окном. Солнце слепило глаза через грязь стекла.

Гриша с интересом посмотрел на улицу и снял очки.

— Вы и правда пишете книгу, Сергей? Как я вас уважаю. Я бы сказал что-то вроде «жжошь, сцуко». Или «цуко», в зависимости от того, какой концептуальной школы вы придерживаетесь. Но ведь мы с вами на «вы». А «жжоте, сцуко» — это уже стилистический абсурд. Приходите на мое кабаре.

— Что? Неужели правда? Получилось?

— А то нет. Для вас вход бесплатно, а уж что пить — вы куда лучше меня разберетесь. Будет музыка, вертеп с Петрушкой, потом мини-спектакль на двадцать минут, называется «Жопа», очень талантливый. Еще я запасаю всякие дерзкие высказывания в адрес властей и нации в целом, кабаре без этого не получится. Ну, например: сама жизнь в России — это уже непрерывное наказание за постоянные преступления, которые невозможно не совершать, живя в ней. Или: российский Кабинет министров чем-то напоминает консилиум проктологов. Какую бы стратегию лечения государства там ни принимали, тактика этого лечения всегда проводится через одно и то же место. Хорошо, да? Приходите с дамой, если хотите. Дама тоже бесплатно. И…