Перед тем, как он ее застрелил - Элизабет Джордж

— Может быть, — ответил Джоэл. Он старался казаться непринужденным, хотя грудь сжало так, что каждое слово давалось с трудом. — Но она это делала ради тебя. Я имею в виду — ты сам-то по-другому не можешь.

— Эй, парень, — вмешался Кэл.

Джоэл понял, что зашел слишком далеко. Обратный путь отрезан — нужно переправляться на другой берег. Шаг назад — и его сочтут трусом. Джоэл не мог этого допустить.

— Она же добрая, Несс, — продолжал Джоэл. — Видела, что ты зря стараешься, вот и решила тебе помочь. К тому же, когда ты был сзади, она хоть на рожу твою не смотрела. И вам обоим было хорошо.

Блэйд молчал. Кэлвин невольно присвистнул. Никто не знал Блэйда лучше, чем Кэлвин Хэнкок. Кэл имел представление, на что способен Блэйд, если его довести:

— Ты вроде шел к своему приятелю на Шестую авеню? — заметил Кэл совсем другим тоном, который не имел ничего общего с прежним говорком забалдевшего курильщика травки. — Вот и иди себе.

— Ха, ты, кажется, защищаешь меня от этого выродка, Кэл? Очень мило. — Блэйд сплюнул и сказал Джоэлу: — А ну вали, исчезни отсюда. Кэл прав. Нечего об дерьмо мараться. Это касается тебя и твоей уродины сестры.

Джоэл хотел вставить еще словечко, несмотря на весь идиотизм такого поведения. Как молодой петушок, он рвался в бой, хотя и осознавал, что в этом бою ему победы не одержать. Но не мог же он уйти по приказу Блэйда. Поэтому Джоэл выдержал, глядя на Блэйда, долгие тридцать секунд; в ушах у него шумело, живот свело. Он дождался, пока Блэйд рявкнул: — Оглох, что ли?

За это время во рту у Джоэла набралось достаточно слюны, и он тоже плюнул на асфальт, после чего развернулся и заставил себя медленным шагом — не бегом — двинуться прочь от дома в сторону улицы.

Джоэл не оглядывался. И не ускорялся. Он шел небрежно, как человек, которому некуда спешить. Такая походка давалась ему без труда — ноги стали ватными, воздуха в груди осталось так мало, что мальчик едва не потерял сознание. Но он успел свернуть за угол прежде, чем его вырвало в лужу стоячей воды.

День, когда Несс Кэмпбелл предстала перед судом, начался неудачно, так же он и закончился. Из-за пробок Несс опоздала в суд, но это стало только первым звеном в цепочке неприятностей. Во время слушания положение Несс осложнилось ее поведением, а также былой дружбой с Сикс и Наташей.

Если бы Несс назвала имена соучастниц в попытке ограбления, Сикс и Наташу ожидали бы серьезные неприятности. Конечно, девушки могли бы заранее договориться с Несс, но никто из них не обладал навыками ведения переговоров. У Сикс и Наташи напрочь отсутствовало воображение, а также умение заглядывать хотя бы на шаг вперед и оценивать последствия какого-либо поступка. Обуреваемые страхом предстать перед судом и навлечь на себя родительскую кару, девушки выбрали тактику избегания Несс, словно та могла заразить их лихорадкой Эбола. Таким способом они хотели довести до сведения Несс, что их дружбе настал конец, а когда у них ничего не вышло, Сикс и Наташа открытым текстом заявили Несс, что она им вообще никогда не нравилась: «Ты воображаешь, будто самая крутая. А на самом деле просто тупая корова». Это, разумеется, подействовало.

Поэтому, когда Несс явилась в суд, она уже прекрасно знала, что ее подставили и бросили, что она осталась одна. С ней была Кендра, но Несс и в голову не приходило искать у тетки поддержки, равно как и у социального работника Фабии Бендер — Несс с ней наконец познакомилась, хотя и не рассказала ничего существенного. И вот, стоя на слушании, Несс демонстрировала настолько полное отсутствие смирения и раскаяния, что у судьи возникло желание запустить в девушку своими толстыми книгами.

Спасло Несс только то, что она впервые нарушила закон. Ее приговорили всего лишь к двум тысячам часов общественно полезных работ, хотя другую бы девушку, проявлявшую столько пренебрежения к суду, адвокату и собственной судьбе, отправили бы в борстал[18]— как упорно, со старомодной торжественностью, которая в иных условиях, возможно, выглядела бы очаровательной, именовал это заведение судья. Несс должна была трудиться под наблюдением ответственного лица, с предоставлением подробного отчета за его подписью. А также, заключил свою речь судья, с наступлением осеннего семестра мисс Кэмпбелл обязана посещать занятия в школе.

— Ты легко отделалась, Ванесса, — заметила Фабия Бендер.

Кендра Осборн согласно кивнула. Однако Несс представляла бесконечную череду часов, отданных общественно полезным работам, и ей казалось, что они будут тянуться до конца ее жизни. Несс была крайне недовольна приговором и убеждена, что мир вообще устроен несправедливо.

— Ага, легко, — буркнула Несс.

— Если тебе не нравится, назови имена и адреса своих подружек, — добавила Кендра.

Поскольку Несс не собиралась этого делать — даже при том, что Сикс и Наташа отреклись от нее, — ничего не оставалось, как приступить к исправительным работам. Ей объявили, что трудиться предстоит в Детском центре в Минвайл-гарденс. Даже близость этого заведения к дому не утешила Несс. У нее был вид человека, проданного в рабство, и она решила при первой же возможности объяснить это руководителю работ, с которым вскоре и познакомилась.

Прямо в день вынесения приговора некая Маджида Гафур позвонила и сообщила, что первая явка — сегодня же. Поскольку Несс живет на расстоянии пятидесяти ярдов от места прохождения работ, ей следует быть немедленно и ознакомиться с правилами.

— Правила? Какие еще правила? — удивилась Несс. — Это же не тюрьма, а работа.

— Работа, которая является обязательной по приговору суда, — напомнила Маджида. — Пожалуйста, будь вовремя. Жду десять минут, потом звоню инспектору по пробации.[19]

— Вот дерьмо!

— Фу, какое некрасивое слово! — произнесла Маджида с приятным восточным акцентом. — У нас в Детском центре не принято сквернословить, мисс.

Несс отправилась в своем обычном виде. Она пересекла игровую площадку и вошла в напоминающий сарай дом, предназначенный для игр и занятий детей от шести лет. Там Маджида вместе с воспитанниками мыла посуду после полдника, состоящего из молока и тостов с земляничным джемом. Женщина протянула Несс полотенце и велела вытирать чашки, предупредив: «Будь осторожна, за разбитую посуду придется платить».

Маджида Гафур, нестарая еще женщина, оказалась уроженкой Пакистана. Будучи вдовой, она нарушила национальную традицию и отказалась жить в семье одного из своих женатых сыновей. «Их жены — чересчур англичанки», — говорила она, хотя сама выбирала каждую. Внуков, которых было одиннадцать, Маджида находила славными, но непослушными. Она считала, что отцам пора за них взяться.