Горби. Крах советской империи - Строуб Тэлботт

По данным Демократической России, в организации насчитывалось 300–400 тысяч активных членов. Ее отделения на местах, как утверждалось, в сорока городах издавали около пятисот газет общим тиражом в полмиллиона экземпляров.

(Если эти данные верны, то многие из этих газет должны были иметь совсем крошечный тираж, поскольку в среднем на издание выходило по тысяче экземпляров.) Впрочем, неофициальной общенациональной газете организации Демократической России приписывался тираж в полтора миллиона.

В ходе заседания Попов заявил, что надежды на создание «коалиции центр-левые» с Горбачевым ныне похоронены и, стало быть, от демократов требуется стать в оппозицию нынешнему правительству и наладить массовую партийную организацию. Еще в октябре Попов оптимистически смотрел на то, что сам называл коалицией «центр-левые», имея в виду союз между Горбачевым и Ельциным. (В тот момент реформаторы обычно назывались «левыми», а твердые коммунисты «правыми». Поскольку имела место подмена ярлыков, используемых не в том значении, как то принято на Западе (где коммунистов обычно считают представителями крайне левых), я обычно старался избегать их употребления, за исключением прямых цитат из советских источников, а также описания отказа Горбачева от реформаторов-интеллектуалов осенью 1990 года.)

На заседании был принят ряд резолюций, призывавших к передаче власти от центрального правительства, контролировавшегося Горбачевым, правительству РСФСР и другим союзным республикам. Внутри РСФСР одобрялась скорая и радикальная реформа, в том числе передача земли частным владельцам, распределение государственной собственности между гражданами и новая конституция РСФСР, предусматривающая избираемого президента. Участники одобрили также ведение переговоров о заключении договоров между республиками и призвали создать структуру для политического сотрудничества с демократическими группами в других союзных республиках.

В дополнение Совет представителей осудил применение силы в прибалтийских государствах и предупредил о надвигающейся диктатуре самых реакционных сил, к каковым отнесли номенклатуру Коммунистической партии, элиту армии и КГБ и заправил военно-промышленного комплекса, под руководством «инициатора перестройки, действующего как диктатор».

Ссылка на Горбачева была наиболее радикальным его осуждением со стороны этой группировки, всего шесть месяцев назад считавшей его союзником.

На следующей неделе два самых видных экономиста в бывшем Горбачевском Президентском Совете открыто объявили, что расстаются с ним. Станислав Шаталин заявил, что отныне не считает себя членом горбачевской команды. Николай Петраков, второй экономист и член Совета, безжалостно исхлестал Горбачева в открытом письме.

Такими заявлениями большинство из делавших их извещали о переходе в команду Ельцина.

19 января я записал в дневнике:

«Все эти публичные заявления, появившиеся вслед за интервью Бакатина «Комсомольской правде» в среду, доводят до крещендо острую критику Горбачева многими бывшими ближайшими его сподвижниками. Станет ли он принимать это близко к сердцу или (что скорее) попросту сочтет их доказательством личной измены и упрямо продолжит следовать курсом, какой, похоже, взял? Если только последнее окажется верным, то я должен быстро пересмотреть свои прежние выводы о том, что он удержится у власти».

* * *

На следующий день, 20 января, Москва стала свидетельницей крупнейших за все время демонстраций. Их организовала Демократическая Россия для протеста против насилия в Литве и Латвии, а также против союза Горбачева с реакционерами; участие в них приняли более 300.000 человек. Кое-какие антигорбачевские лозунги, положим, появлялись и на предыдущих демонстрациях, но все же эта была первой крупной в Москве демонстрацией целиком антигорбачевской. Резолюция, зачитанная толпе под громкие крики одобрения, требовала:

• Отставки Горбачева и Язова.

• Вывода советских войск из Литвы.

• Роспуска Верховного Совета СССР и Съезда народных депутатов.

• Суда над виновными в применении силы в Литве.

• Иностранную помощь только республикам, а не союзному правительству.

Ельцин в демонстрации не участвовал, но многими считался героем дня и, как кто-то сказал, «последней великой надеждой России». Толпа скандировала его имя всякий раз, когда оно упоминалось. Геннадий Бурбулис зачитал Ельцинское послание, где говорилось, что диктатура, о которой Шеварднадзе и другие предупреждали, подступила вплотную. Горбачев мешает демократическим реформам и сделал опасный шаг, защищая применение силы ради самочинного Комитета национального спасения и против законно избранных представителей народа. Оппозиция, однако, должна пользоваться только мирными, парламентскими средствами. «Мы не дадим центральному правительству никакого повода обратить силу против нас», – заявил Ельцин.

Когда в декабре Горбачев убедил Съезд народных депутатов СССР согласиться на референдум о сохранении Союза, он, похоже, считал, что разыгрывает туза. Используя Коммунистическую партию для сбора голосов, он мог рассчитывать на широкую поддержку Союзу и тем самым оказать давление на Ельцина, Кравчука и других непокорных республиканских руководителей, заставив их согласиться на союзный договор.

Горбачев предложил провести референдум 17 декабря, но республиканские руководители отнеслись к этому скептически, причем не только те, у кого отношения с Горбачевым обострялись день ото дня. Нурсултан Назарбаев из Казахстана был одним из самых решительных сторонников сохранения Союза, но, изучив горбачевское предложение, высказался против референдума, если только республика не желает отделиться или ее парламент отказывается соблюдать союзный договор. Требование провести референдум во всех республиках одновременно, предупреждал Назарбаев, попросту приведет лишь к дальнейшей конфронтации с республиками.

Горбачев, впрочем, не внял совету Назарбаева. Он пожаловался съезду, что его предложение замалчивается, настаивал на раздельном голосовании. Депутаты, как обычно, когда Горбачев давил, в большинстве высказались «за». Вот так Горбачев получил свой референдум, но он не принес ему ожидаемого результата.

Смущал сам по себе текст, выносившийся на референдум, поскольку Верховный Совет СССР разукрасил его так, чтобы в нем содержался не один, а сразу несколько вопросов. В окончательном виде он гласил:

Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?

Кампания в поддержку референдума представляла его как простое голосование в пользу сохранения добровольной федерации, и в то же время «за» можно было бы считать голосом в пользу социализма, в пользу нынешнего названия страны, в пользу по-новому согласованной федерации и в пользу прав личности. Между тем, условия «обновленной федерации» выработаны не были, равно как не был создан и механизм защиты прав личности. Это делало невозможным вынесение на референдум любой из особенностей предложенного текста, поскольку споры велись именно вокруг сути «обновленной федерации» и вокруг того, означают ли различные формулировки действительное уважение «суверенитета» республик.