Стингрей в Зазеркалье - Мэдисон Стингрей

Однажды уже у самого выхода путь мне преградил солдат охраны.

– Выходить можно только через тот же вход, куда вы входили, – сказал он, изучив мой пропуск.

– Пожалуйста, выпустите меня. Посмотрите, вы же знаете, кто я, – Джоанна Стингрей. Пожалуйста, выпустите меня.

– Не имею права. Извините.

– Мудак! – в гневе заорала я, развернулась и отправилась в долгий путь по коридорам к другому выходу. Уставшая и измученная, впервые я повела себя, как испорченный, капризный ребенок. Мне очень не понравилось, что я позволила своему дурному настроению взять верх над моими настоящими чувствами и воспитанием. Я была жутко разочарована собой, сцена эта и по сей день не выходит у меня из памяти. Если бы только я могла найти того солдатика, чтобы извиниться перед ним! Тот случай многому меня научил.

Возмездие настигло меня очень скоро. Уже через день-другой я стучала зубами от холода, пытаясь отогреть досиня промерзшие на нещадном московском ветру и морозе руки. Вместе с режиссером Андреем Станкевичем мы снимали клип к моей песне Sanctuary, и более холодного дня я не помню. Как бы я ни пыталась не обращать внимания на мороз, пальцы на руках и ногах просто окоченели. Даже Роберт [Ленц] недавно признался: главное, что он помнит об этом дне, – чудовищный холод. И это говорит русский!

Примерно в это же время я познакомилась с молодой, с огромными детскими глазами канадской фотожурналисткой Хайди Холлинджер. Она поселилась в России, чтобы снимать видных политиков и других интересных русских; своими страстью и бесстрашием Хайди напомнила мне меня в восьмидесятые. Через нее я познакомилась с Дэвидом Бирном из Talking Heads, когда он приезжал в Россию, и взяла у него интервью для своей программы. Talking Heads – одна из моих любимейших групп, а Дэвид справедливо считался одним из самых интересных и разносторонних артистов своего времени. В откровенном интервью он размышлял о том, как ничто может быть искусством, а искусство может быть ничем.

– А что вы думаете о расизме? – спросила я.

Он закинул ногу на ногу.

– Расизм мы впитываем в себя с детства. И единственный способ преодолеть его – признать, что он в нас есть.

Мне ужасно нравилось делать эти интервью и казалось, что я могу заниматься этим годами, до тех пор, пока не переговорю со всеми музыкантами мира. Я забыла, как это часто с нами бывает, что единственное постоянное в этом мире – перемены, и, обрушиваясь на нас внезапно, они зачастую могут оказаться очень болезненными.

2 марта 1995 года работа 1-го канала Останкино была прервана на 24 часа. Причина, как мне сказали, состояла в том, что канал терял миллионы долларов рекламных денег, уходивших непосредственно в карманы руководивших программами продюсеров. Относительно недавно я узнала, что в то время стоимость минуты рекламного времени варьировалась от 20 до 65 тысяч долларов. Неудивительно, что у меня было много спонсоров – мои расценки и близко не подходили к таким цифрам! Настоящая причина прекращения работы канала (об этом я тоже узнала позже) на сутки состояла в том, что его сотрудники таким образом почтили память убитого накануне генерального директора Владислава Листьева. Он решил вернуть каналу контроль над рекламой, и нашлись люди, которым его решимость не понравилась. Уже очень скоро канал был реорганизован и, пройдя несколько этапов преобразований, возродился уже как государственный «Первый канал».

– Что это означает для моей программы? – озабоченно спрашивала я всех вокруг. – Я смогу продолжать работу?

Через неделю в клубе «Пилот» была презентация моего нового альбома For A Moment и клипа Sanctuary. Меня все чаще и чаще приглашали выступать в различных московских клубах, и, хотя петь мне всегда очень нравилось, атмосфера в клубах, где сцена низкая и любой пьянчуга может свалиться чуть ли не на тебя, меня совсем не устраивала. В клубе, в отличие от концертного зала, мне было очень трудно войти в свой сценический образ, трудно было и отказаться от этого образа и вести себя с публикой запросто.

Глядя в зал перед тем как запеть Lost Souls, я вдруг ощутила страшную неуверенность – какой бы спокойной и уверенной ни казалась зрителям. Я оглянулась, чтобы увидеть сидевшего у меня за спиной за барабанами Сашу. В этот момент я поняла, что ужасно горжусь своими новыми песнями и счастлива, что могу выступать с ними со сцены.

И еще я была ужасно горда тем, что написали в рецензии на мой альбом в Moscow Tribune:

«Джоанна Стингрей сильно выросла за последние годы: уровень группы, качество записи, тексты и даже, собственно, голос – все стало существенно лучше. Можно предсказать большое будущее ее новому хиту Demons Dancing. В период дефицита русских тем и русских текстов в российской рок-музыке американка Джоанна Стингрей утверждает себя как русская певица».

– Боже мой, да ты уже почти взрослый!

Маленького Сашу Цоя я видела последний раз, когда ему было два года. А с Марьяной мы не виделись и не говорили с момента похорон Виктора. Она приехала с сыном на презентацию моей фотокниги о Викторе Цое, которую Саша Липницкий организовал в ночном клубе «Манхэттен Экспресс». Рядом был концертный зал «Россия», где мне доводилось выступать. Я крепко сжала Сашу в объятиях, и меня вдруг охватило хорошее доброе чувство – частичка Виктора жива на этом свете.

Лицо Марьяны, пусть и улыбающееся, показалось мне изменившимся – о ее болезни я тогда еще не знала. В следующий раз мы встретимся спустя почти десять лет, когда я приехала в Петербург и забежала к ней повидаться. Тогда я и узнала, насколько она больна.

– Все хреново, да? – сказала она мне вместо приветствия. – К черту эту жизнь!

Что бы с ней ни происходило, она всегда оставалась крутой, дерзкой женщиной, которой я восхищалась. Я не знала, смеяться мне или плакать.

Книга о Цое получилась превосходная – красочные цветные иллюстрации замечательно представили его жизнь и искусство. К сожалению, назначенная издательством цена – 73 тысячи рублей – для большинства оказалась неподъемной. Будь моя воля, я бы раздавала ее бесплатно.

А еще некоторое время спустя случилось и вовсе немыслимое. Мой отец – убежденный антикоммунист и закоренелый антисоветчик – сошел с трапа самолета в Москве. Историческое событие! Программа «Фан-клуб» снимала его встречу с моими фанами на Арбате, где он сиял от счастья при каждом рукопожатии. Ведущий программы спросил его по-русски, нравится ли ему Россия. Вопрос еще не успели перевести, как он, повернувшись лицом к камере, произнес:

– Здравсвите, Расия! Как ви поживайт?

Мои фаны дружно и одобрительно расхохотались. Я поняла, что отец несколько недель заучивал эту фразу. Я ужасно им гордилась – он был живым свидетельством того, что и старого пса можно научить новым трюкам.