Голос крови - Том Вулф

И вот снова у нее то же самое: моторы безмозглого «Гипоманьяка» рычат глухим рыком, глухим рыком, глухим рыком, глухим рыком, глухим рыком, на поводке на поводке на поводке… и лодка медленно идет к выходу из гавани и к Харви-крэкеру, Харви-крэкеру, Харви-крэкеру…

И вот крэкер Харви заправляет сигаретницу топливом. По рокоту двигателей даже на холостом ходу Магдалена догадывается, что бензин они должны жечь в невероятном объеме. Ее коробит. Эта зверюга без мозгов. И Харви-крэкер без мозгов. Лицензированный судоводитель доктор Льюис не без мозгов. Зато псих. Магдалена поняла это по его поведению перед интервью для «60 минут» – но потом, на записи, он был само благоразумие и хитроумный тактик. Теперь же страх Магдалены зачеркивает прошлые заслуги Нормана. Если он пустится на какие-нибудь глупости в этой шлюпчонке на анаболиках, у него не останется возможности оправдаться.

Выход в бухту Бискейн представляет собой ворота в бетонной стене, возвышающейся на шесть футов над водой и перегораживающей гавань. Пока они идут сквозь них, на самом малом ходу, Норман оборачивается к Магдалене и, указав на стену, поясняет:

– Волноотбойник!

Ему приходится почти кричать. Даже на такой скорости из-за рева моторов, да шума других лодок в бухте, да ветра, пусть не сильного, приходится заметно повышать голос, чтобы тебя услышали. Магдалена даже отдаленно не представляет, что может значить «волноотбойник». И только кивает. К этому моменту белые пятна в лексиконе занимают на ее лестнице тревог далеко не самое высокое положение. Ее не страшит плавание по бухте. У отца тоже была моторная лодка – одна из тех, что гордо возвышаются на прицепах по всей Хайалии. Магдалена сквозь темные стекла очков смотрит на воду. Обычный пейзаж бухты Бискейн в славный солнечный денек, крошечные осколки слепящего солнца хороводами порхают по волнам… и все-таки настроение Магдалены падает, падает, падает… Она полностью подчинена воле… гипоманьяка! Именно таков диагноз Нормана – если не хуже! Он считает себя неуязвимым! Именно это помогло ему разгромить Великого инквизитора! Но море – не та стихия, где прокатывают подобные штуки. И Магдалена это допустила! Чисто по малодушию! Ей было неловко сказать: «Я боюсь – и я не хочу ехать».

В эту самую минуту Норман, сжимая руль обеими руками, лихо сверкает глазами на Магдалену и вопит:

– Ну ладно, малыш, ДЕРЖИСЬ КРЕПЧЕ!

Урчание двигателей моментально превращается в грохот взрыва. Это даже не звук – это сила. Он пронзает тело Магдалены, бренчит ее ребрами и сотрясает всю изнутри. Прочие чувства отключаются. Ей кажется, закричи она, крик не сможет вылететь изо рта. Нос лодки задирается вверх. Да так высоко, что Магдалене не видно, куда они движутся. Видно ли Норману, за рулем-то? А если и видно, будет ли от этого хоть малейший толк? Магдалена понимает, что творится, хотя ей не доводилось раньше ходить на такой лодке. Тут предполагается… великий момент. Лодка летит вперед, стоя на хвосте. Ну, балдеж… Это как бы должно волновать. Девочки должны визжать от восторга и страха. Магдалена чувствует себя как в подростковые годы, когда мальчики настойчиво стремились показать, какие они лихачи на дороге. Такое ухарство никогда не вызывало у Магдалены ничего, кроме досады на пустых и пошлых юнцов с их бессмысленной страстью гонять сломя голову. Норману – сорок два, но с ним Магдалена переживает ровно те же эмоции. Пустой и пошлый мужичок за сорок! Бессмысленные страсти! Когда это кончится? Ведь морской патруль, где Нестор, гоняется как раз за такими придурками! Но и мысль о Несторе ничего в ней не будит.

Наконец Норман сбавляет газ, и нос лодки ложится на воду. Норман вопит:

– Ну как тебе?! Семьдесят две мили в час по воде! Семьдесят две!

Магдалена даже не пытается отвечать. Только улыбается. Гадая, выглядит ли ее улыбка такой фальшивой, какой она ее чувствует. Самое главное – делать вид, что тебя это ни капли не трогает. Малейший признак волнения – и Норман не преминет повторить. Нос лежит на воде, но «Гипоманьяк» не режет воду, как другие катера и лодки… И не скользит по ней, как парусники… Ой, смотри-ка на вон тот! Какой большой! Может, это… яхта? В представлении Магдалены яхта – это обязательно большое судно с огромными парусами… В этот сияющий день все парусники – как вспышки белого холста по бухте… искрящейся солнечными вспышками на каждой морщинке поверхности отсюда и до горизонта… но, конечно, Магдалене не до разглядывания деталей… Прогулочная скорость на сигаретнице, по понятиям Нормана, – это пятьдесят пять миль в час вместо семидесяти… на таком ходу лодку мотает и подбрасывает… и бросает вперед… гипоманиакальными подскоками… и подскоками… Гипоманьяк у руля подскакивает и летит над водой… и кого ни заметит Магдалена, все тут же летят мимо. На лице Нормана – улыбка ошеломления от самого себя. Обе руки на руле… Ему нравится поворачивать лодку в стороны… сюда – расходясь со встречными судами… туда – обгоняя попутные.

Никого из встречных и попутных дикая скачка «Гипоманьяка» не впечатляет, как самого Нормана. Даже его пассажирка остается равнодушной. Только Норман… только Норман… С других лодок на них косятся, зыркают, качают головами, бросают непристойные жесты, кто пальцем, кто всей рукой – на! на! – машут большим пальцем вниз, кричат – судя по искаженным лицам, сердито. Конечно, экипажу «Гипоманьяка» не слышно ни слова. Уж точно не Норману там, за штурвалом. Он подается вперед с кожаного пилотского сиденья, проживая наяву счастливую мечту.

Терпит он недолго. Еще дважды оборачивается к Магдалене с криком «ДЕРЖИСЬ!..» и скалится, будто говоря: «Хочешь еще подрожать? Ты села к правильному капитану!» Еще дважды выжимает газ до отказа. Еще дважды нос лодки задирается к небу, и Магдалену внезапным рывком откидывает и вдавливает в сиденье, и она снова и снова думает, какой была дурой, что вообще согласилась на эту поездку. Дважды лодка бросается вперед с гипоманиакальной похотью к верховенству и рисовке. Еще два раза стоящие на якоре суда летят мимо размытыми пятнами. Во второй раз спидометр показывает восемьдесят миль в час, и Норман торжествующе тычет кулаком в небо и бросает быстрый взгляд на Магдалену. Быстрый, потому что даже гипоманьяк не отваживается на такой скорости править не глядя.

Наконец Норман сбрасывает газ, нос лодки ложится на воду, и Магдалена говорит про себя:::::: Только не нужно поворачиваться ко мне, оскаливаться этим твоим оскалом и говорить: «Угадай, какая была скорость!» и после этого делать такую рожу, будто все должны тут же выпасть в осадок.::::::

Норман поворачивается к ней с улыбкой изумления собой и произносит:

– Самому не верится! – Он указывает на приборную панель. – Ты видела?! Я же вроде не слепой?! Восемьдесят миль в час! Клянусь, даже не слыхал, чтобы сигаретница могла так летать! Я прямо чувствовал эти восемьдесят! Уверен, ты тоже!

Норман сверкает на нее взглядом, в очередной раз намекающим на восторженную реакцию.:::::: Отвечай как угодно, только не этим, иначе он никогда не перестанет. Лопается от гордости.:::::: Магдалена отвешивает Норману принужденную мертворожденную улыбку, от которой любой нормальный мужчина окаменеет. Норману это – лишь легкий холодок.