Вацлав Нижинский. Воспоминания - Ромола Нижинская

бегут с бешеной скоростью, а движущиеся толпы внутри кругов без остановки делятся на маленькие группы, которые описывают круги вокруг эксцентрических осей. Именно в этом направлении развитие балета не имеет конца. Даже цвета костюмов были отражены в музыке. В «Фавне» Нижинский привел нас близко к природе, в мифологическую древность. В «Весне» он увел нас намного дальше — к пробуждению самой природы и к обрядам, которые инстинкт подсказал первобытным людям. Нет сомнения, что в «Весне» Нижинский особенно ясно выразил свой художественный символ веры. И в хореографии, и в музыке этот балет намного опередил свое время. Исполнители и оркестр, и прежде всего Монтё и мадемуазель Пильц, выполнили гигантскую работу. Даже сейчас танцевать «Весну» и дирижировать «Весной» трудно, а в те дни для этого нужны были почти сверхчеловеческие усилия.

В конце представления все были совершенно без сил: целый месяц работы над балетом, бесконечные репетиции и, наконец, этот бунт в зале. Василий снова не смог удержать свой сторожевой пост, и уборная Нижинского была взята штурмом. Дягилев, окруженный друзьями-балетоманами, давал объяснения и спорил. Теперь, когда все кончилось, Нижинский воспринимал происходящее спокойнее: никто не нуждался в его ободрении и его энергии, поэтому он позволил себе уйти. Стравинский словно обезумел. Но все артисты были согласны в том, что их спектакль хорош и когда-нибудь публика его примет. Они были так взволнованы, что не могли сразу уйти ужинать, поэтому кто-то предложил объехать вокруг озера. А Дягилев с Нижинским, Стравинским и Кокто, чтобы успокоиться, ездили по Булонскому лесу и вернулись домой лишь под утро.

Глава 12

Женитьба Нижинского

Когда мы переезжали из одного города в другой, маэстро каждый раз давал мне два или три дня отпуска. Я всегда ездила одна с Анной, а не с труппой, потому что мы выбирали лучшие и более быстрые поезда. Мы всегда старались попасть в тот поезд, на котором ехали Дягилев и Нижинский, но до сих пор это не удавалось. Анна, как обычно, должна была провести разведку — узнать все подробности переезда Нижинского в Лондон. Я не вполне доверяла ее информации, и это неверие намного увеличило мою радость потом, когда на Северном вокзале Парижа мы входили в полуденный экспресс и я увидела Василия, который отдавал Мишелю распоряжения по поводу багажа, потом купил иллюстрированные журналы и подал их Нувелю в окно вагонного коридора. Я быстро спряталась, чтобы меня не заметил Дягилев. Наконец поезд тронулся, и все расселись по своим местам.

Я отчаянно старалась читать журнал, но ничего не могла понять, потому что мои мысли все время были в соседнем купе. Я выслала Анну наружу, и она вернулась с сообщением, что «Малыш» — так мы называли Нижинского в разговорах друг с другом — спокойно читает. Она, кроме того, сходила в вагон-ресторан, чтобы узнать, в какой смене — первой или второй — будут завтракать наши соседи, и постараться, если возможно, получить места за одним столиком с ними. Но тут она потерпела неудачу: мы не смогли даже попасть в ту же смену. Я была в ярости. Наконец, я уже не могла терпеть. Есть Дягилев, нет Дягилева — все равно. Какой смысл ехать одним и тем же поездом, если я не могу видеть «его». И я вышла в коридор. Куря из осторожности сигарету, я прошла мимо окна купе Нижинского. Он был там вместе с Нувелем, читал и разговаривал. Я спросила себя, где находится Дягилев, но, отбросив всякую осторожность, осталась на месте. Нижинский выглядел невероятно нарядным в серовато-зеленом дорожном костюме, шляпе очень светлого серого цвета и замшевых перчатках, пуговицы которых были расстегнуты. Он не заметил меня, по крайней мере, я так подумала.

Через какое-то время он встал, вышел из купе, поклонился и прошел мимо меня. Я не знала, куда деваться от радости, и, задыхаясь, вбежала в свое купе: «Анна, Анна, Малыш сейчас прошел мимо и поздоровался со мной!» Я торжествовала: теперь я снова два месяца смогу жить воспоминаниями об этой встрече. Но я не догадывалась, что готовит мне это путешествие. Через пять минут я снова была в коридоре, притворяясь, будто курю и любуюсь пейзажами, мимо которых мы проезжали. Я сидела на откидном сиденье и упорно смотрела в окно, повернувшись спиной к купе Нижинского. Не знаю, сколько времени я выглядывала так из вагона, но вдруг я ощутила тот же самый ни на что другое не похожий электрический удар, который испытала, когда увидела, как он выходит на сцену; я медленно обернулась назад — и взглянула в чарующее восточное лицо Нижинского. Он улыбнулся и стал странно похож на моего любимого сиамского кота, а это было первым, что толкнуло меня следовать за ним по всему миру.

Его глаза были более продолговатыми, чем когда-либо, но я заметила, что они не зеленые, как казалось со сцены, а имеют густой и мягкий коричневый цвет. Я сидела там, а он стоял рядом, возвышаясь надо мной. Потом он сжал одной рукой медный поручень у окна и поставил одну ногу на радиатор. Я не могла не посмотреть вниз. Его нога смотрелась так элегантно в желтом ботинке, в этом было что-то настолько пленительное, что я не могла отвести взгляд. Нижинский посмотрел, куда направлен мой взгляд, и улыбнулся. Потом, пытаясь отвлечь мое внимание от ботинок, он сказал на ломаном французском: «Мадемуазель, вы знаете Лондон. Довольны ехать?» Я ответила целым потоком французских слов, которые все были о Лондоне: мои школьные годы в этом городе, Англия, ее очарование. Он не понимал, но терпеливо слушал. Потом я сообразила, что говорю только я одна, и резко остановилась, смутившись настолько, что не могла пошевельнуться. Мои глаза стали следить за каждым его движением; он поправлял перчатку, и в этом было столько очарования! Должно быть, я казалась ему непроходимо глупой. Он молчал и упорно смотрел в окно. Я следила взглядом за его глазами — долго ли, не знаю. Я была словно околдована. Потом вдруг Нувель позвал его, и я испугалась, а Нижинский — ничуть. Он без малейшего волнения плавным естественным движением открыл дверь и вошел внутрь. Я вернулась в свое купе, едва не падая в обморок, и была так взволнована, что не сказала ни слова Анне, когда мы приехали в Кале. Нижинский прошел на пароход, не беспокоясь ни о чем; следом за ним шел Нувель. Мы выехали из Парижа в прекрасную погоду, а к