Естественное убийство. Невиновные - Татьяна Соломатина

– Ну, это потому, что я много двигалась ночью и быстро гнала накануне, вот антидиуретический гормон и не справился. Но ничего-ничего, ещё через недельку, в самый, так сказать, канун отторжения эндометрия, я непременно буду похожа на водяной матрас и буду отсиживаться у себя в избушке, обложившись книжками, конфетами, анальгетиками под своего любимчика Хью Лори. И никто не помешает мне любить Хауса M.D. воплями: «А не выпить ли нам чаю?!» – подразумевая, естественно, что я должна встать и сделать этот грёбаный чай.

– Я бы непременно сварил тебе кофе и обязательно принёс в постель. И мы бы вместе смотрели «Доктора Хауса». Я тоже люблю хорошо продуманные постановки. Для моего мозга – это способ отдохнуть. Успокаиваешься впечатлением, что кто-то думает за тебя. Отдаёшь себе, конечно, в этом отчёт, но и отвлечься успеваешь.

– Ну, ношение кофе в постель имело бы место только первые пару циклов, дорогой Всеволод Алексеевич. Такова селяви, и не убеждай меня в обратном. Я сама никогда замужем не была, но я же не слепая, не глухая и к тому же – акушер-гинеколог. Так что опыт наблюдений за чужими женскими жизнями у меня колоссальный. И через пару-тройку лун ты, дорогой мой Северный, как и все другие, даже самые лучшие из лучших, мужчины, кофе мне не только носить в постель, но даже варить бы перестал. Ничего ужасного в этом нет, я же не инвалид и сама могу. Но скажи, зачем мне, не инвалиду, в доме тот, кто через пару-тройку лун привыкает ко мне настолько, что кроме как: «А не выпить ли нам чаю?!» или: «А не пожрать бы нам чего?» – и всё в таком духе, – уже ни на что и не способен? И только не говори мне сейчас про пресловутый стакан воды, который подать будет некому! Не то я тебе расскажу не менее бородатый анекдот про «что-то пить совсем не хочется!». Если я буду настолько беспомощной, что стакан воды сама себе поднести не смогу, – значит, настало самое время умирать. Разве не так? – поддела она Северного. – И всё вы, Севушка, врёте. Все вы, мужчины, в этом месте врёте про «мне всё равно, как ты выглядишь!». Очень вам не всё равно. Сиди тем субботним вечером недельной давности на кухне у нашего рационального безумца Сени Соколова не я, а, скажем, хорошая женщина сорока лет, чуть рыхловатая, чуть полноватая, чуть не так сиятельная из-за другой, не овуляторной, фазы цикла, не в брендовых джинсах цвета кофе с молоком и не с сапфирами в ушах, а в обыкновенном сарафане no name и с милыми фенечками на пухлых коротких пальчиках, сиди там самая обыкновенная хорошая, душевная, умная и образованная женщина, готовая за тебя душу продать и нести тебе чай прямо в окоп в любое время дня и ночи, то где бы ты был нынешним субботним утром, Северный? Тут же и был бы. На своей софе, со своим виски, в объятиях Гоголя. Не взвизгнул бы ты при виде нашей с тобой самой обыкновенной – в хорошем смысле этого слова – современницы: «Какая красивая!» И не потащил бы ты её к своей разлюбезной Рите Бензопиле, потому что твоя матушка способна оценить экстравагантность красоты и простить ей язвительность и фарс, но не способна, как и ты сам, оценить красоту самой обыкновенной милой женщины. Так что не ври мне больше про «мне всё равно». Не всё равно тебе. Ни одному мужику не всё равно.

– Ну ты, Алёна, прям… «Трагедия маленькой женщины в…» В чём там её трагедия?

– Трагедия любой маленькой женщины в том, чтобы быть хозяйкой большого дома, – подхихикнула Алёна Дмитриевна. – Это ещё Джек Лондон всё популярно расписал.

– Ладно, я больше не буду врать тебе про всё равно. Мне приятно, что ты красивая.

– Вот так-то лучше. И вообще, хорош уже болтать! А то «в койку, в койку…», а сам…

Вечером в Сениной квартире, больше похожей на просторный сарай, заставленный роскошной, но сильно попорченной мебелью, собралась «группа лиц». Северный, Соколов и Соловецкая. А также – следователь, закрывший «ванное» дело в связи с отсутствием состава преступления, и Саша – бывший охранник Корсакова.

Всеволод Алексеевич и Алёна Дмитриевна прибыли раньше остальных, и Семён Петрович, раздираемый зудом гостеприимства, пытался чуть не насильно угостить друзей собственноручно сварганенным ужином. Алёна Дмитриевна, заглянув в казан и брезгливо сморщив нос, процитировала:

– Видно, что повар руководствовался более каким-то вдохновением и клал первое, что попадалось под руку: стоял ли возле него перец – он сыпал перец, капуста ли попалась – совал капусту, пичкал молоко, ветчину, горох, – словом, катай-валяй, было бы горячо, а вкус какой-нибудь, верно, выдет.

– Ничего я туда не пичкал! – обиженно огрызнулся Соколов. – Я старался! Это – минестроне!

– Пичкал не ты, а повар Ноздрёва, неуч! – строго сказал ему Северный. – Минестроне, Сеня, – это суп. А мине страшно смотреть на эту плотно спрессованную массу топором порубленных овощей!

– Сами вы неучи! Я, между прочим, за эту неделю совсем веру в человечество потерял, а вы… Кстати, помогли тебе те фотографии, что я тебе послал? А то, что гуру меня познакомила с бабой, типа сильно духовной акушеркой, которая собралась отрабатывать грехи моего рода, чтобы внутриутробно не передались, а если не удастся отработать грехи, то…

– Тсс! Терпение, мой друг, терпение! Дождёмся всех. К тому же я хочу пустить пыль в глаза Алёне Дмитриевне своим блестящим умом, сверкающей интуицией и высокоочищенной логикой!.. Сеня, а где детки? Что-то никто не кидается мне под ноги, не бодает в мочевой пузырь и не спешит нагадить на замечательную юбку Алёны Дмитриевны?

– Так я их, типа, запер в спальне, как ты и приказал. А Георгина дрыхнет в детской. Я её отваром пустырника напоил. Кстати, в «Благорожане» одобряют пустырник! – горделиво подбоченился Сеня.

– Ну, не корень солодки, не цикуту, не кровохлёбку – и то слава богу! – вставила Алёна.

– Кровохлёбка? Ой, что-то я там такое слышал… Я же тебе вроде писал и говорил, Сев, помнишь? – Сеня с изяществом бегемота унёсся, через пару секунд вернулся с блокнотом и начал его лихорадочно листать.

– Не ищи. Я же всё-таки акушер-гинеколог, хотя и совершенно бездуховный. Кровохлёбка, она же – чернобыльник – это такая трава, которую ещё наши прабабки запаривали, если менструальное кровотечение вовремя не приходило, а приплод не был желанен. Пару стаканов такого настоя, баня, луг выкосить – и, может быть, «сорвётся». Коварная трава. В малых дозах – регулирует цикл. В больших – вызывает маточное кровотечение.

– Подумаешь, какая-то трава! – хмыкнул Сеня.

– Мак – тоже «какая-то» трава, а из него опиаты добывают.

– Семён Петрович, – перебил однокашников Северный. – Я не понимаю. Даже если ты запер троих малолетних негодяев в вашей спальне, как тебе и было велено, то отчего они не ломятся оттуда, как умалишённые, обдирая когти об косяк?

– Так я же им, типа, кинул кусок мяса, как тиграм в клетку, – тут же забыл о кровохлёбке Сеня. – Купил звездатую железную дорогу Дарию, зашибенскую кукольную хазу в два этажа с гаражом, машиной и мебелью Даше, а Жорычу, типа, крутой батут. Часа два-три на уничтожение всего этого им всё-таки потребуется, так что некоторое время они не будут рваться на волю. К тому же я им там поставил горшок для Жорыча, а для всех – ящик запрещённой Леськой кока-колы в банках, резиново-мармеладного говна мешок и дерьмовых киндеров три ведра. Дарий самопровозгласил себя барменом – так что это надолго!