Алхимия советской индустриализации. Время Торгсина - Елена Осокина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
МИМИКРИЯ ЧАСТНОГО КАПИТАЛА
В СССР даже во времена сталинской диктатуры существовал огромный нелегальный рынок товаров и услуг. Его нелегко разглядеть за фасадом огосударствленной экономики. Будучи преследуемы по закону, предприимчивые советские граждане маскировали бизнес под легальные социалистические формы хозяйства, прикрываясь колхозными справками, патентами на кустарную деятельность, государственными должностями, вывесками общественных организаций.
Продавцы в ларьках, столовых, буфетах, палатках вместе с государственным товаром продавали свой. Так, продавцы на собственные деньги закупали баллоны углекислоты и с помощью наемных рабочих вырабатывали газированные напитки, которые продавали наряду с государственной продукцией в магазинах и ларьках. Парикмахеры, фотографы, зубные врачи в государственных учреждениях часть времени также работали на себя. Работники пекарен покупали муку на свои средства, выпекали хлеб в государственных пекарнях, а затем продавали его на рынке. Доходы исчислялись тысячами рублей. Вопреки запретам в государственных и общественных учреждениях на частные средства открывались столовые, буфеты, кондитерские, пекарни, слесарные мастерские и т. п. По договору частник закупал товары и продукты на свои деньги и должен был уплачивать ежемесячно определенную сумму администрации организации, под «крышей» которой он работал, остальные доходы брал себе. Администрация обеспечивала частнику легальное прикрытие, представляя его в документах госслужащим. Так, в Киевской области, в селе Лукашевка, 13 частников организовали под вывеской украинского Красного Креста «комбинат», в который входили пекарня, кондитерская, завод минеральных вод, буфет, парикмахерская. В Черняхове Комиссия красных партизан открыла буфет на средства гражданина Борятинского, который числился завбуфетом, но закупал продукты на свои деньги на частном рынке. Под видом колхозников на рынках работали перекупщики, которые скупали товар у крестьян на подъездах к городу либо привозили для продажи на рынке купленное в других регионах. По сообщениям Наркомфина, на рынки Харьковской области, например, осенью 1934 года поступило из Закавказья большое количество фруктов. Продавцы имели справки уполномоченных колхозов. При проверке справки оказались фиктивными. Пославшие продавцов колхозы, как показали проверки, не имели фруктовых деревьев.
В докладной записке КПК в октябре 1935 года говорилось, что из 8000 кустарей, зарегистрированных в Москве, только 4–5% продавали продукцию через кооперативы, как того требовал закон. Остальные сбывали товар на черном рынке по «высоким спекулятивным ценам». Вопреки запретам нанимали рабочих для расширения производства. Так, машинист Люберецкого завода Янбаев имел патент на производство юбок. Продавая их на черном рынке, он зарабатывал более 20 тыс. рублей в год. Его зарплата машиниста составляла 300 рублей в месяц. Гражданину Конкину кустарное производство и торговля одеждой приносили доход в 11 тыс. рублей в год. При этом его легальный заработок (пенсия + зарплата сторожа) составлял лишь 160 рублей в месяц.
На черном рынке работали даже подпольные фирмы. Предприниматели нанимали кустарей в городах и деревнях, которые работали на дому (чем не рассеянная мануфактура!), снабжали их сырьем, купленным за взятки на государственных предприятиях, а затем сбывали продукцию на рынках в крупных городах. Для прикрытия нелегальной деятельности всегда имелся государственный кустарный патент, но он не отражал действительных размеров предпринимательства. «Киевские кустари» – один из примеров подобной рассеянной мануфактуры. Кустари на дому шили женскую обувь. Организаторы бизнеса объезжали работников, забирали товар и отправляли в Ленинград, где он хранился в арендованных квартирах. Подкупали администрацию рынков, где продавали товар. Затем исчезали из города, с тем чтобы вновь вернуться с очередной партией обуви. В Харьковской области снабженческо-сбытовое товарищество «Коопкустарь» фактически являлось прикрытием подпольной фирмы. За 1933 и первую половину 1934 года оборот товарищества составил 8 млн рублей. Одна группа товарищества покупала на фабриках отходы, а после сортировки продавала их государственным предприятиям с наценкой в 40–50, а то и 100%. Так, трикотажные обрезки, которые покупали по 800–830 рублей за тонну, продавали заводам в виде обтирочных концов по 1800–1900 рублей за тонну. Оборот этой группы составлял 413 тыс. рублей. Другие члены товарищества покупали жестяные отходы на заводах по 200 рублей за тонну, а после сортировки и обрезки продавали их для обивки ящиков по 790 рублей за тонну. Некто Вызгородинский только за март продал 24 т жестяных отходов на 19 тысяч рублей. Предприниматель использовал наемных рабочих, так как вряд ли один смог бы за месяц пересортировать такое количество отходов. Еще одна группа товарищества покупала скот у частников, перерабатывала на колбасу и продавала ее на рынке. Для фининспекции колбаса именовалась «паштет из растительного вещества», что позволило укрыть от обложения налогом 237 тыс. рублей. За полтора года 13 человек этой группы переработали 39 т мяса, 5,5 т сала. Их доход составил 552 тыс. рублей. Другая группа «вырабатывала» вафли с начинкой. Оборот по продаже составил 870 тыс. рублей. Были и предприниматели широкого профиля. Некто Кричевский, например, одновременно «выделывал» пирожные микадо, мухоморы, стироль, желе, перец, лавровый лист и краску для материй. Оборот его предприятия составил 70 тыс. рублей.
Государство боролось с подпольным предпринимательством, спорадически проводя рейды по очистке рынков, инспекторские проверки учреждений и организаций, аресты по доносу. Немало людей было осуждено, но черный рынок продолжал жить, будучи неотъемлемой, обязательной частью экономики дефицита.
В плановой советской экономике любое частное предпринимательство, связанное с получением прибыли, считалось экономическим преступлением, спекуляцией. В этом смысле в Торгсине советское государство показало себя самым большим спекулянтом, а сам Торгсин по букве закона того времени являлся крупномасштабным экономическим преступлением.
По сути Торгсин был предприятием капиталистической торговли – валютным монополистом, который в интересах прибыли использовал благоприятную конъюнктуру потребительского спроса. Парадоксально, но оправданием тому служила революционность его цели – построение социализма в СССР. Однако в самом Торгсине не было ничего от социализма. Именно поэтому, несмотря на значительную роль, которую Торгсин сыграл в обеспечении финансовых потребностей индустриализации в наиболее тяжелый для государства момент валютного кризиса, для сталинского руководства он так и остался нелюбимым детищем.
В политическом сознании того времени уживались два образа: самоотверженный революционер-аскет, который создал Торгсин и заставил его работать на дело социалистического строительства, и обыватель, торгсиновский покупатель, падкий на буржуазные соблазны – розовый зефир и модные тряпки. Для советских лидеров 1930‐х годов имя Торгсин стало нарицательным. Оно было символом мещанских вкусов, мелкобуржуазности, слащавости, вещизма, стяжательства – иными словами, антитезой революционности.
СОВЕТСКИЕ МИЛЛИОНЕРЫ
В советской экономике существовал не только рынок, но и подпольные миллионеры. Наибольшие возможности для обогащения получали те, кто имел доступ к дефицитным товарам – работники советской торговли. Они наживали богатство воровством и спекуляцией. Агент НКВД писал: «Если проанализировать положение в торговой сети г. Москвы (да и не только Москвы. – Е. О.), нетрудно доказать, что большое количество торговых работников занимается систематическими организованными хищениями и не только не наказывается, а, наоборот, считается почетными людьми. Их пример заразителен для многих других, и постепенно хищения входят в традицию, в быт, как нечто неотъемлемое от торгового работника. Большинство окружающих склонно смотреть как на „нормальное“ явление, что торговые работники обязательно должны быть крупными ворами, кутилами, что они должны иметь ценности, постоянно их приобретать, строить себе дачи, иметь любовниц и т. д.». За первую половину 1940 года выявленные хищения и растраты в торговле в рамках всей страны достигли 200 млн рублей.
