Поленька - Анатолий Никифорович Санжаровский

Беда здесь теперь срослась у Поли с бедой там. Ей постоянно млилось, что ниточка смерти дочки вытянет и весь ком беды оттуда.

В посёлке никого так не боялись, как почтальона.

То дважды на неделе бегала в центр совхоза на почту Аниса. Но разносить повестки-похоронки, эти вечные смертные крики, было ей невмоготу, и она столкнула эту беду новенькому почтарику.

Отощалый, побегливый Федюха Лещёв — месяц назад отпустила домой война без руки по самое плечишко — весь измаялся скакать по мазанкам. От него закрывались на засовы, прятались при встрече, ныряя куда вбок. И нарешил Фёдор вручать почту прямо на окопах. Там от каждой семьи кто да и катался всегда на лопате.

Он знал, где чья делянка, и, не желая смущать лишних, кружной петлёй выстёгивался в сумерках в нужном месте. Шёл ужимаясь, стараясь быть незамеченным. Однако его видели, не комар, и на всякий случай приседали в окопах. Вот вроде отстукивает мимо. А ну пади ему в глаза, не поднесёт ли здравицу[73] оттуда?

Уже в третий вечер Фёдор приворачивает к Поле, всё не отдаст письмо. Только была — нету! Как корова языком слизала да сжевала. Где она? Сыщи впотемну!

И на этот раз едва уметила почтарика — в ров, в кусты. Фёдору гнаться не в удобность, но и не таскать же её цидулку до второго пришествия? Довод ему кажется убедительным, он срывается вдогонку.

Затрещало, заохало всё живое под ногами.

В самую чащару залетела Поля птахой, запуталась в колючках пхали, толстой высокой стеной преградивших ей дорогу, упала. А встать нет её, нет сил. С устали выпятила язык на плечо, никак не отпыхается.

— Шо ж ты… — загнанно окусывается, — шо ж ты, чертяка обрубленный, в ночь за молодой бабой у кусты прёшь? У мене детворни трое по лавкам. Мужик живой! Чего ты лезешь не в свою лавочку? Иля думаешь, как без хозяина, так побегу за волей?[74]

— А я, Поленька, не в конкуренции твоему Никитарию… Я скачу вследки не за блудной потешкой. Я по делу…

— Хох! Не было у бабы писку, так купила шелудивое порося? Яки ще у тебя ко мне дела по ночам?

— А угадай… Маку в мешочке насыпано, а не перетрясётся? Что будет? Молчишь?.. Думаешь про меня: маменька породила, да забыла заморозить. Дурашка, мол. А думай! А я те на засыпку ещё шлю вопросец. Маком по белой земле посеяно, далеко вожено, а куда пришло, там взошло? Что это? Что? Не слышу…

Поля отдышалась. Встала.

— Федька, — повела задумчиво, — ты навроде взрослый му-жик. Тебя даже на фронт призывали. Руку даже оторвали… А шо ж ты прикидываешься огурцом? Чё крутишь пуговки? Чё этим маком глаза порошишь? Иль ты в сам деле малоумный!? Или ты перекупался со своим столбом?

Лещёв надулся, засопел. Нашла чем попрекнуть!

По утрам, собираясь умываться, однорукий Фёдор сперва намыливал на крыльце столб, об который тёр уцелевшую руку, поливал себе изо рта.

— Соображалистая… — проворчал без зла. — А умишка невдохват культурную загадку про письмо развязать. Твои маки вот чего будет! — Фёдор ткнул в её локоть письмом. — Мог ведь под дверку сунуть. А я в ручки подаю. Надёжно… А то не дай Бог утеряется, а там важное что… За таковскую работку не грех пуп целовать, а она в долбёжки произвела… Эх, мадам Фуфу, голова в пуху, а кой-что в перьях…

— Фе-едь, — повинно тянет Поля, — не корми обиду на бабский глупой язычок. Ляпанула сдурику… А ну там… — не найдёт речей, ужимается от письма. Понимает, не то мельница мелет, а взять не отважится.

Фёдор впихнул ей грамотку в руку. Деваться некуда. Ни жива ни мертва приняла.

— Прости, Федя, на слове худом…

Не до Лещёва, не до окопов теперь. Воткнула лопату в куст до завтрашнего вечера и, не чуя под собой ног, ударилась домой, к Митьке. Видят все, при письме она, а не спросит никто ни словечка. Робеют липнуть с расспросами, надеются на лучшее. А какое оно лучшее то, поди разгадай, и каждый в посёлушке сторожко прислушивался к воздуху. У беды голос трубный.

— Ну-ка, Митька, сынок, читай скорише, шо тут нам от батька.

Мальчик поднёс письмо к каганцу, трудно, по слогам отхватывает адрес. Всё-таки каракулисто строчит отец.

«Глядит, как корова на писаные ворота!» — осуждающе думает Поля, в нетерпении теребит сына за рукав:

— Не сомневайся. От нашего батька. Рука его… Письмо — рука, а где рука, там и голова… Вышей от адреста, рядом со звёздочкой… Что там чёрными книжными буквами сказано?

— А, это… Будь бдителен, сохраняй военную и государственную тайну. Разглашение военных секретов есть предательство и измена Родине.

Поля как-то испуганно суровеет, встаёт с табуретки.

— А ниже нашего адреса, — Митя стоит на лавке коленками, опёрся локтями на стол и вертит конверт, — напечатано грозно ещё… Вот слушайте… «Наше дело правое. Враг будет разбит, победа будет за нами!»

— Ну за кем же ще? — недоумевает Поля. — Ничего такого больше нема на конверте?

— Неа.

— Тогда давай само письмо. Раздевай… Скидывай конверт… И-и, возишься… Тебя только за смертью посылать. А шоб тебя совсем!

Мальчик слез с лавки, набрал полную грудь воздуха, выпрямился и, чуть изогнувшись перед огоньком, мёртво-помпезным, высоким, срывающимся голосом, каким на пионерском сходбище рапортуют преименитому гостю о готовности линейки к торжеству, пробарабанил:

— Письмо пущено сентября десятого!

— Шо ты орёшь? Не в лесе. Уши полопаются!

Мальчик затужил. Ему вовсе не хотелось читать на обыденку. Это ж донесение оттуда! С фронта! Читать надо так, чтоб вся земля слыхала!

— Здравствуй… — уже тише, с кислым вызовом кукарекнул он.

— Сбавь ще куражу на полграммки.

— Здравствуй, дорогая моя…

— От так и читай. Смирно. Без авралу.

— Ну, ма! Только сбиваете… Здравствуй, дорогая моя супруга Пелагия Владимировна. От супруга вашего Ник…

— Никиты, значит, — подсказывает Поля.

— У папки, ма, почти всё без точек. С маленькой буквы всё сподряд летит!

— А тебе горе? Завидки до озноба подкусывають? И ты поняй всё заподрядки!

— От супруга вашего Никиты Борисовича шлю…

Скучливые приветы на полный лист остужают мальчика.

«Донесение с фронта называется. Куча приветов да поклонов всему району! Где ж войнища?» — растроенно думает он и по диагонали проскакивает начало письма.

— Ты чего не всё читаешь? — дёргает его за руку Поля. — Обычно отец никого не обделял вниманием. Поля наизусть помнила начала всех его писем, знала, какой привет идёт за каким. — За приветом Анисе шёл привет бабе Вале. А ты пропустил, зажевал.