Княгиня Ольга. Две зари - Елизавета Дворецкая

– Ну, а дальше?

– Асмунд три года в Киеве пробыл, а мать все у Торлейва жила, свекра своего. А он, Асмунд, здесь уже на другой деве жениться навострился, внучке воеводы Черниги.

– Что же он… жену забыл?

– Он ее и узнать не успел. Для матери женился, не для себя. Для себя не стал бы так спешить – он ведь уже знал, что вот-вот в Киев ехать. Мать-то его думала, к молодой жене сынок поскорее воротится, а оно вот так вышло…

– Жаль… – вздохнула Малуша.

– А мне нет! – Торлейв улыбнулся и задорно толкнул ее плечом. – Если бы Асмунд с ней не разошелся, я б на свет не родился. Это же хорошо, что я родился, а? Как по-твоему?

Малуша засмеялась. Жизнь Пестрянки складывалась негладко, но из простой девки она стала женой сперва одного, а потом другого брата самой киевской княгини. И второй ее муж прославился куда больше первого, хоть и не дожил до тридцати лет.

– А тебя-то мать не посылала еще за женой? – развеселившись, лукаво улыбнулась Малуша. – Тебе года давно вышли.

– Нет, меня мать с этим не понуждает. По себе знает, как оно бывает. Сказала, что полную волю мне дает – на кого я укажу, ту она мне и высватает.

Торлейв произнес это спокойно, но у Малуши оборвалось сердце.

– А мне, видно, никогда замужем не быть, – тихо проговорила она. – Так и засохну попусту…

– Это почему? – опять Торлейв повернул к ней голову.

– Сам знаешь, какова моя судьба. В роду у меня пять князей, а живу, как холопка безродная. За простого пойти – честь уронить, а знатный рабу не возьмет. Так и прокукую всю жизнь на чужом дворе, чужими ключами позвякивая. Ни очага своего, ни детей. Помру – никто и не вспомнит, что была за Малуша такая, через год и могилку затопчут. А я ведь взабыль не Малуша, ты знаешь? Мое истинное имя – Малфредь, Мальфрид, так мою бабку звали.

– Ну… княгиня же может тебе волю дать, – сказал Торлейв, глядя куда-то в сторону луга, и по его голосу Малуше показалось, что он уже думал об этом.

– Может быть… дала бы… если бы ее попросил кто-то, кому она не захочет отказать…

Торлейв помолчал, потом снова повернул к ней голову и застыл. Малуша едва дышала от волнения; от жестокой тревоги сердце обрывалось на каждом ударе. Она будто прыгнула через пропасть и летела, летела… не зная, уцепится ли за другой край или рухнет вниз.

Торлейв медленно опустил руку и накрыл ладонь Малуши, лежащую на траве. И все решилось – она уже знала, что судьба свершена.

– Если я попрошу… может, мне она и не откажет.

Торлейв отлично знал, что Эльга любит его больше всех из молодой поросли разных ближиков и ужиков, кроме разве Люта, но у того у самого давно дети бегают.

– Ты-то что скажешь? Если княгиня отпустит – хочешь пойти за меня?

Ощущение широкой теплой ладони, накрывшей ее руку, вызывало у Малуши блаженство во всем теле и ликование на душе. В эти мгновения ей подарили весь свет – этот Днепр, зеленые луга, шумящие рощи, город на высоких горах. Она чувствовала себя богиней, что владеет всей радостью мира. Ей удалось. Бог и Его Пресвятая Матерь наконец взглянули на нее благосклонно. Вот так ее судьба наконец переменится к лучшему. Торлейв – тот самый человек, который может ее спасти. Он достаточно знатен для того, чтобы браком с ним правнучка Вещего не уронила себя, но именно поэтому он может не бояться попреков, что-де взял в жены вольноотпущенницу. Ее ж не на торгу у жидинов купили – если она станет его женой, то скоро все позабудут, что год или два перед браком дочь князей деревских носила ключи у пояса. Ведь эти ключи – случайность, узелок на нити судьбы. Его еще можно распутать.

Но она еще не ответила. Малуше казалось, что всем существом она кричит «да!», так громко, что ее слышит весь берег, вся земля, река и небо. Но уста словно оцепенели – она не могла заставить себя сказать это вслух.

Она перевернула лежащую на земле кисть и сама сжала его ладонь. Выдохнула и словно ожила.

– Хочу, – сказала она и прижалась лбом к его плечу, будто показывая, что отныне вверяет ему всю себя.

И еще раз выдохнула: сбросила гору с плеч. Теперь это плечо – каменная стена, что стоит между нею, Малушей, и всеми на свете бедами. Она вдыхала его запах, и он был ей приятен, приятно было тепло крепких мышц под тонкой сорочкой беленого льна с искусной вышивкой.

Торлейв высвободил руку и обнял Малушу за плечи. Она прижалась к нему, трепеща от волнения. Тепло мужских объятий, ощущение близости с чужим телом было для нее внове; мельком вспомнился тот миг в гриднице во время драки, когда ее почти вот так же прижимал к груди Святослав, но она отогнала это ненужное воспоминание. Непривычность этого ощущения ее смущала, но отстраниться ей не хотелось.

– Ну, я с матерью поговорю, – услышала она над ухом голос Торлейва, более низкий, чем обычно.

По части объятий он был не так неопытен, как Малуша, но не мог оставаться равнодушным к тому, что сейчас решалась судьба их обоих – и судьба всего его будущего рода.

Малуша отстранилась и попыталась засмеяться, чтобы прогнать смущение.

– А ты не можешь, как Асмунд – взять и к матери привести, дескать, вот, жена моя?

Так хотелось, чтобы все прямо сейчас решилось окончательно и безвозвратно! Разве мало она ждала?

– Не могу! – Торлейв усмехнулся и, накрыв ладонью ее затылок, слегка пригнул, будто намекая на ее неразумие. – Это ведь будет кража чужой… служанки, и все решат, что я славе того дурня Оддгрима позавидовал!

Он не назвал ее рабыней, но ликование Малуши приугасло. Ее подневольное положение пока еще тяготело над ней, втискивалось в их объятия, разделяя их и не позволяя идти тем путем, каким пойдут этой ночью не один десяток пылких отроков и взволнованных дев.

Все в ней возмутилось – захотелось одним прыжком взять и выскочить из этой проклятой неволи! А не выйдет – так упасть и разбиться насмерть!

– Сейчас Купалии! – сама дивясь своей смелости, она развернулась к Торлейву и решительно обвила руками его шею. – Сейчас нет холопов и бояр! Запрещать людям… любить друг друга – это против богов идти!

Она даже забыла о том, что уже два года ее учили законам совсем другого бога – дух древнейших брачных игрищ захватил и ее, как всех вокруг. Казалось, не поспешишь – отстанешь от своей стаи, упустишь юность, потеряешь судьбу. Ведь для молодых год – это как полжизни. Да и доживешь ли до новых Купалий, как знать?

– Сегодня – да, – Торлейв тоже обнял ее, но без особого пыла. – А завтра все станет, как всегда. Мы же с тобой хотим на всю жизнь вместе, да?

– Ну, да…

– А стало быть, спешить не станем. Тебе же лучше… и мне больше чести, если я возьму в жены не чужую рабыню тайком, а вольную деву, по всему порядку. И про детей наших никто не скажет, что мы их под кустом нашли.

Малуша засмеялась, стараясь скрыть смущение и недоумение. Девкам твердят, дескать, парням только бы вас за куст утащить – а Торлейв отвергает ее?