Вепрь. Скоморох - Константин Калбазов

По возвращении тут же начались примерки, Млада уж вроде взрослая баба, да и Голуба жизнью битая, но вот веселье в доме стоит, словно все разом сравнялись в возрасте, причем с Веселиной. Богдан с улыбкой слушал звуки доносящиеся из дома, вот только улыбка эта выходила грустной. С одной стороны за женщин своих радовался, и за сына, который деловито прохаживался в обновках, да и сам-то чай прикупился. Но с другой, прекрасно осознавал, что деньги за все то, плачены хозяином и долг к нему только что возрос. И так будет раз за разом, его семья все крепче будет привязываться к Добролюбу. Мужик-то он хороший, вот только воля, она и есть воля.

— Чего задумался Богдан?

— Дак о доле своей.

— Не забивай себе голову глупостями. Придет время, все вольную выкупите, на то сейчас и трудимся, не покладая рук.

— Эк ты сказал. И что же, вот разузнаю я твои секреты и ты мне дашь возможность выкупиться?

— Конечно. Думаю, через года два, будешь вольным как ветер. Вот только никуда ты не денешься, останешься со мной, вольным, но при мне.

— Это еще с чего?

— А если все пойдет как задумано, то в другом месте тебе будет уже не интересно, а у нас тут целая мануфактура будет.

— Это как в Козминке? — Даже привстал кузнец.

— Неа. Лучше. Много лучше. И будут окрест купцы и мастера за грудки нас тягать, требуя делать товару больше и больше.

— Ох Добролюб, гляжу на тебя, а глазки твои горят так, что сразу видно, сам веришь в то, что говоришь, да только сомнительно.

— Ты насчет ротора тоже не больно-то верил, а кто оказался прав?

— Ну, тогда поглядим.

— Э-э не-эт, глядеть все остальные будут, а мы станем работать себя не жалеючи. Вот к зиме подготовились, сруб мастерской поставили, теперь и за работу можно.

— А и то верно.

Зарядили дожди, установилась осенняя распутица и караваны купцов стали большой редкостью, так что обитатели постоялого двора стали куда как чаще собираться за общим столом. Не сказать, что это было правильным, все же хозяину с холопами за одним столом невместно, но быть на особицу в одиночку, Виктору как-то претило. Не могла не оказывать своего влияния и прошлая жизнь, все же минталитет отличается и сильно. Много он перенял, следуя старинной поговорке — "Со своим кадилом в чужой монастырь не ходят", но во многом остался прежним.

Вот и в тот вечер никого постороннего на подворье не было, и они собрались за большим столом. Застолье шло так как и всегда. Много говорили, шутили и подтрунивали. Поднимали вопросы по хозяйственной части, в частности Голуба помянула, что наметились излишки сыра и если не подвернется какой купец, нужно будет снаряжать подводу или навьючивать лошадей и несмотря на распутицу отправлять товар в Звонград, не то потеряет свежесть, тогда только самим есть, а куда им столько-то. Одним словом обычный вечер. Необычным было только то, что Голуба вдруг спохватилась и выбежала на кухню, сопровождаемая лукавым взглядом Млады, как видно жена кузнеца что-то знала такое, что неведомо было остальным.

Виктор и Голуба были не женаты, но жили вместе, все об том знали, но коли так, то дело это их. Правильно он вел себя или нет, да только проживающие с ним, относились к нему хорошо, с уважением и девушку принимали от души, не допуская по отношении к ней даже и намека на косой взгляд.

— Голуба, а что это было? Там, за ужином?

— Ничего. Поперхнулась просто.

Пожав плечами, она скинула сорочку и нагая юркнула под одеяло, тут же прильнув к горячему боку сильного мужчины. Однако, тот вопреки обыкновению не обнял ее и не привлек к себе, а наоборот отстранил и пользуясь тем, что светильник все еще горел, внимательно посмотрел в ее глаза, которые предательски забегали.

— А как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

— Я тут подумал, и припомнил, что у тебя уже давненько нет недомоганий. Ты что же, тяжелая?

Девушка тут же сжалась в комок, он почувствовал как напряглось ее тело. А вот глаза смотрели прямо и решительно, так словно она была готова идти в последний и решительный, не щадя живота своего.

— Не дам, — твердо, и даже как бы не угрожающе, прошипела она, — Коли велишь вытравить плод, сама себя порешу.

Виктору не раз приходилось слышать высказывания, типа, я жить не стану, покончу с собой, но ни разу он не был настолько уверен как сейчас — порешит, без сомнений и раздумий.

— Да почему я должен такое велеть-то? — Искренне удивился Виктор.

— Прежний хозяин трижды приказывал. Травница сказала, что если понесу, то только по воле Отца небесного, потому как чашу свою полностью опустошила. Скажи она до того, нипочем не далась бы, а как уж случилось… Я прошу тебя Добролюб, оставь дитя, ить я же не для того тебе нужна, сам сказывал, опять же никому не предлагаешь. А я сильная, я за хозяйством смотреть смогу, и ничегошеньки не изменится.

— Так хочется?

— Я денно и ношно молилась, поклоны Отцу небесному била. Что баба без дитя… Нет ничегошеньки важнее на этом свете как дать жизнь и взрастить ребенка. Ничегошеньки опосля нас не останется, только детки.

— Ребенок-то от меня?

Ага. Раба не раба, но зыркнула так, что любо дорого, вот окажись в руках что, непременно огрела бы. Впрочем, попыталась, кулаком, но ничего не получилось, Виктор успел перехватить обе руки, пресекая, таким образом. всякие поползновения на свою личность. Не тут-то было, пошли в ход ноги, так что пришлось и их оплести. Как только она его взглядом не испепелила.

— Успокойся. Коли троих вывела, то этот слабенький, может сам отринуться. Так что теперь тебе себя беречь нужно. Вот и умница.

Глаза-то мечут молнии, но вот дергаться перестала и разом затихла, как видно эти премудрости ей были не чужды. Вот и ладушки, теперь можно и поговорить.

— Вопрос имею к тебе Голуба. Ты, как, пойдешь за меня? Ну коли уж так-то все сложилось, не плодить же нам бастардов. Девка ты справная, домовитая, такая мне в самый раз будет.

— А что же, с тем, что было? — Потупив взор едва выдавила она из себя.

— Что было, то быльем поросло. То доля невольничья, а потому и грех твой малый, но коли после… Порешу.

— А как же Смеяна. Ведь не слепая, вижу, что сохнешь по ней. Пока не видишь, так совсем ничего, а как тогда, на подворье приезжала, так ночами во сне только ее и поминал, мало, так еще и будучи со мной, ее имечком величал.

— Нынче такого нет?

— Нет.

— Вот и не будет. Как говорится с глаз долой из сердца вон. Чтобы уж до конца, болячка эта может быть и на всю жизнь, но тебе от того урона никакого не будет, потому как разные мы и даже думать в эту сторону глупо. Ну, так как пойдешь за меня?

— А пойду, — шаловливо проговорила она и тут же полезла под бок Виктора, обвивая его руками и ногами.