Метро 2035: Приют забытых душ - Юрий Харитонов

– Я даю тебе ровно столько, чтобы накормить зверя, сидящего в тебе, на целый год, и завтра ты сможешь утолить жажду.

– Но этого мало! Мало!

– Достаточно. Этого вполне достаточно, чтобы злодей сидел смирно весь следующий год.

– Но, отец! Я же горю изнутри!

– А мне что до этого? – старик снисходительно стер ладонью слезы с лица Черноморова. – Это твои грехи. И твой личный ад!

– А ты замуровал его внутри!

– Это точно! Я избрал тебя, сын мой, своим слугой. И этого тебе мало? Теперь ты убиваешь взрослых и больных чумой, сколько влезет! И тебе мало?

– Мне надо детей! Мне надо этих маленьких чертенят! Я хочу этого!

– Но не можешь, верно?

– Да, отец! Не могу!

– Вера! Вера – это одна из ипостасей рабства! Поверил, значит, дал надеть на себя цепи. А ты поверил мне, сын мой! Теперь только я освобожу тебя!

– Скорее, отец! – умоляюще прошептал Черноморов. – Прошу! Скорее!

– Как только искупятся грехи твои, сын мой, – старик был неумолим, и злость Черноморова вспыхнула с новой силой. А может, Кизляк специально подогревал ее? – Я не обещаю тебе ворота в рай. Но врата в ад примут тебя с распростертыми створками.

– Скорее, отец! Скорее!

– А сейчас иди, сын мой. Займись своим делом. А завтра можешь выбрать себе жертву…

– Спасибо, отец! Спасибо! – Черноморов поднялся и пошел на выход, из глаз текли слезы. Он ощущал и благоговение, снизошедшее свыше, и ужасное разочарование, смешанное со злостью и ненавистью. Но не мог ничего поделать. Старик действительно связал Василия по рукам и ногам, когда тот поверил, что сможет искупить грехи. Хомут, скованный из вины и обильно сдобренный наукой, оказался слишком крепким для зверя внутри. А вера лишь ослабила человека…

– Иди, сын мой, иди, – пробормотал Кизляк, вглядываясь в огромную фигуру выходящего из храма монстра. – На самом деле, для меня нет ничего святого. Просто ты был нужен мне. А твоя душа – одна из составляющих вселенной, не более. Жалкая искра на фоне мироздания. И как бы ты ни мучился, все тлен. Тело распадется на атомы, а душа… она благополучно растворится в разрушенном войной информационном поле. А сейчас ты лишь инструмент, который мне нужен. Ибо на фиг мне было становиться спонсором этого монастыря, вкладывать в него деньги, если не для своих нужд и целей? Я предвидел войну, и я сконструировал это предприятие. А все остальные – просто атомы, из которых я слеплю свой организм…

Старик посмотрел вверх, на громадные лики святых, и погрозил им рукой.

– Я не хуже вас разбираюсь в создании! – крикнул Кизляк. – Могу сотворить чудовище, а могу – святошу! Но зачем мне делать святого, если зло всегда значительно интересней и могущественней?

Черноморов этой ночью не спал, впрочем, как и после каждой аудиенции у отца Петра. У мужчины всегда возникало двоякое чувство: с одной стороны – благоговение и страх, рожденные где-то извне, словно эти чувства – и не Василия вовсе, а с другой – рвущаяся изнутри злоба. Зверь, давно загнанный в клетку, не хотел смириться и испытывал ярость. А еще бывший учитель ощущал стыд, никуда не девшийся после чужого вмешательства в сознание. Как бы глубоко ни был загнан монстр, унижение, испытываемое Василием при посещении Кизляка, с каждым разом лишь возрастало. Каково было огромному, сильному и жестокому убийце стоять на коленях перед стариком и бояться его, будто маленький ребенок? Желание удушить Петра Васильевича постоянно усиливалось, но тело трепетало при мысли о таком кощунстве. Что же с ним сделал Кизляк? Как монстр внутри позволил старикашке так измываться над взрослым, здоровым мужиком? Словно Черноморов вновь окунулся в детство и предстал перед неким старшим братом: делай все, как я скажу: туда не ходи, сюда не ходи, это не бери, то не трогай! И как же неестественна оказалась эта искусственная клетка для черной души монстра! Почти пятнадцать лет свободы, мира, где правил Черноморов, где он вершил судьбы людей одним выстрелом или взмахом ножа, делал что хотел, вдруг завершились в этом монастыре. И пресек его свободу Кизляк! Как же ненавидел его за это Василий! Но ничего не мог поделать! В тот момент, когда мужчина был неимоверно слаб и беззащитен, Петр Васильевич помог и, вместе с тем, неожиданно взял на себя функцию старшего брата и даже отца. Он просто взял под контроль неуправляемого, неуравновешенного ребенка. Как же это было унизительно – вновь оказаться тем самым, кого шпыняли в детстве все кому не лень. И ведь ничего не поделать! Стоило Василию увидеть Кизляка, монстр внутри превращался в маленького домашнего котенка и был готов мурлыкать у ног своего хозяина бесконечно долгое время, загоняя собственные желания и чувства в самую глубокую часть души. Мужчина ненавидел и того, в кого превращался. Будто идешь с кем-то выяснять отношения, горишь праведным гневом и неистовой яростью, но, когда видишь этого человека, вдруг, остываешь.

Странно и неестественно.

Василий пришел в собственную обитель – церковь Всех Святых, темную и мрачную, с деревянными постройками, громоздящимися друг на друге, – где готовил детей к последующей обработке Кизляком. И затерялся в лабиринте из досок и камней, который они с Петром устроили для испытания и запугивания детей. Страшное, мрачное место, очень сильно перекликающееся с его настроением. И мужчина бродил по изогнутым, запутанным коридорам, порой слишком тесным для громилы вроде Черноморова, предназначенным для детей, и вымещал злость на стенах из досок и кирпичей, а иногда и из костей, которые использовали для пущего эффекта. Испуганный ребенок будет в истерике, когда обнаружит в стенах чьи-то останки. Ему же невдомек, что останки не человеческие. Главное, чтобы страх был неподдельным, запоминающимся. И хотя достаточно было и самого лабиринта, чтобы испугать ребенка до полуобморочного состояния, но Кизляк по настоянию бывшего учителя придумал к ужасному торту вишенку: Василий лично присутствовал на обряде устрашения и влиял на ребенка, залезая тому в голову и населяя лабиринт ужасными монстрами из самых невыносимых кошмаров. В прежней жизни детям, чтобы испытать страх, достаточно было просто запустить игру на компьютере. Черноморов действовал по аналогии, заставляя ребенка видеть то, чего в природе и быть не может. Когда подопечному начинали сниться нескончаемые ужасы, вмешивался Кизляк. И дети, боясь вновь испытать что-то подобное, повиновались ему.

И хотя маньяку теперь не позволялось убивать детей – от одного только желания становилось невыносимо больно, словно вновь лежал, раненный гниющими кольями, – он ощущал неподдельный кайф от их мучений. Изобретательный и изощренный мозг безумного убийцы-маньяка населял их воображение самыми ужасными монстрами, каких обычные люди не представят и под пыткой. Детишки так забавно орали, бились в истерике и опорожнялись в штаны, что мозг Черноморова, заключенный в клетку гипноза, во время пыток всякий раз ликовал.

Целую ночь Василий бродил по кривым коридорам фабрики страха. Ощущал его, отданный детьми этим стенам и помещениям. Наслаждался запахами, впитавшимися в стены. Страх въелся навсегда в эти покарябанные доски. И сейчас он помогал Черноморову справиться с собственным. Со страхом, вложенным в него Кизляком. Мужчина чувствовал, как маленький и робкий ребенок Вася пожирается возрождающимся демоном. Все, как нужно, все, как и должно быть. Порядок вещей, вдруг нарушенный однажды, приходил в норму. И когда-нибудь Черноморов разомкнет порочный круг, в который его заключил отец Петр, и демон вырвется наружу. И тогда не поздоровится всем, кто окажется рядом!