Ганнибал. Кровавые поля - Бен Кейн

Офицеры начали тихонько переговариваться между собой. Ганнон улыбнулся и сделал вид, что слушает отца, который что-то говорил ему и братьям. На юг. Как далеко на юг им предстоит зайти? До Капуи? Он подумал об Аврелии. «Постарайся вернуться, – сказала она Квинту, потом повернулась к нему и прошептала: – И ты». И с бьющимся сердцем он ответил: «Однажды я вернусь».

Ганнон думал, что в ближайшие годы не сможет выполнить свое обещание, и, возможно, ему не суждено вернуться в Капую. Он постарался спрятать подальше свои чувства к Аврелии, но вдруг понял, что они разгораются вновь. Боги, как замечательно было бы снова ее увидеть! Несмотря на неизбежные опасности, теперь такая возможность стала вполне реальной. И его охватила радость. А еще Ганнону хотелось узнать, что стало с его другом Суни.

Апеннины, на Латинской дороге, к юго-востоку от Рима

Громкий смех заставил Квинта обернуться. В темноте он все еще различал палатки манипулы, находившиеся на некотором расстоянии. Оранжевое сияние отмечало костры, разведенные перед каждой. А еще дальше он видел блестящие глаза мулов в загонах. После коротких подсчетов Квинт определил, где находится его палатка. Как и большинство солдат в лагере, его товарищи – его люди, поправил он себя – сидели снаружи, беседовали и пили вино, которое им удалось купить или украсть днем. Квинту не хотелось идти к ним. Урс был бы естественным командиром для их десятки, но из-за ранений ему пришлось остаться в Окрикуле, куда римское войско направлялось для встречи с новым командиром, Квинтом Фабием Максимом, диктатором, которого назначил охваченный страхом Сенат. Коракс сделал Рутила командиром десятки; к удивлению Квинта, его самого выбрали командовать пятеркой. Когда он начал протестовать, Коракс предложил ему заткнуться, сказав, что тот заслужил повышение. Посмотрев на молодых рекрутов, зеленых, как саженцы, Квинт повиновался. Кусок волчьей шкуры красовался на его шлеме меньше недели.

Мацерио был вне себя от зависти, и их вражда только усилилась. Теперь единственным другом Квинта остался Рутил, но он много времени проводил с новичком Севером, и Квинт видел его только на марше. Отец Квинта уцелел – юноша дважды незаметно пробирался к кавалеристам и узнал, что Фабриций не пострадал во время Тразименского сражения. Однако Квинт не мог подойти к нему для дружеской беседы. И он стал предпочитать одиночество. Конечно, это было нелегко, ведь он постоянно находился в окружении солдат. Вот почему вечерние часы, когда все дела закончены, он любил больше всего. После вечерней трапезы он уходил на бастионы лагеря, чтобы насладиться тишиной и спокойствием. До тех пор, пока он не привлекал внимания дежурного офицера, часовые ему не мешали.

В темноте он мог предаваться горю, позволяя чувству вины овладеть собой. Прошло несколько недель после поражения в Тразименской битве, но значимость этих событий и того, что произошло в дальнейшем, до сих пор не стала для него реальной. Вопреки всем препятствиям, Коракс сумел провести их сквозь смыкающееся кольцо врагов после того, как они прорвали строй карфагенян.

Более пяти часов тысячи легионеров, последовавших за ними, не могли похвастать такой же удачей; за исключением нескольких старших офицеров, все остальные граждане Рима были убиты. Квинта переполняла ярость из-за их гибели, как и гибели тысяч тех, кто навсегда остался возле озера. Ганнон сожалел о смерти Большого Теннера, который был достойным человеком. Но более всего он горевал из-за Калатина.

Его друг погиб. Иначе и быть не могло. Ужасное известие пришло через несколько дней после сражения. Четыре тысячи кавалеристов Сервилия были уничтожены. Услышав о поражении Фламина, второй консул послал своих всадников на разведку. Они попали в засаду и почти все погибли. От одной только мысли об этом Квинта охватывали угрызения совести. Вопреки приказу отца, ему следовало остаться с Калатином и своими товарищами кавалеристами. Его друг пережил битву у Требии, чтобы погибнуть всего через несколько месяцев – это казалось Квинту слишком жестоким. Какими капризными иногда могут быть боги!

Казалось, Квинт Фабий Максим придерживался такого же мнения. После того как его назначили диктатором, он приказал жрецам проконсультироваться с Книгами Сивилл[12]. Как и выборы диктатора – когда магистрат обладал высшей властью в Республике, – такое случалось только во времена самых суровых кризисов.

«Несмотря на бесчисленные религиозные обряды, посвящения и клятвы, чтобы завоевать расположение богов, они не прогнали Ганнибала с моей родной земли», – с тоской подумал Квинт. Ублюдок продолжал наносить урон Риму. Последние новости сообщали, что он разорил половину Апулии. Уже одно это ужасно, но что, если враг поведет свою армию через Апеннины в Кампанию? Фабий приказал мирным жителям покинуть неукрепленные города и фермы, расположенные рядом с врагом, а всю собственность и урожай уничтожить, но Квинт не мог представить, чтобы его мать оставила дом, не говоря уже о запасах зерна и вина. Она была слишком упрямой.

Он закрыл глаза, представив, как отряд нумидийцев – вроде тех, кого они сумели окружить и уничтожить на дороге, – напал на их ферму. И тогда он начинал жалеть, что не исполнил приказ отца. Квинт твердил себе, что Юпитер не допустит, чтобы такое случилось, и начинал отчаянно молиться. Но в ответ ничего не слышал и ничего не чувствовал. Неужели боги окончательно покинули Рим? Очень часто ему казалось, что так и есть. Квинт размышлял о том, чтобы послать матери письмо, но отец наверняка уже это сделал. Юноша очень хотел сообщить ей и Аврелии, что жив. Однако он не мог открыть им, что стал велитом, и они будут считать его трусом. Все эти мысли лишь усиливали его тоску.

– Я так и думал, что найду тебя здесь.

Тихий голос Рутила заставил Квинта вздрогнуть.

– Гадес… Ты ходишь тихо, как кошка!

Его друг усмехнулся.

– Да, я могу быть совершенно беззвучным. Хочешь, составлю тебе компанию?

Квинт нахмурился.

– А разве Север не будет тебя искать?

– Он спит.

– Я мог бы и сам догадаться.

Рутил ткнул его в плечо.

– Ты знаешь, что такое первая любовь, – не можешь оторваться от объекта своих чувств. Каждый свободный момент хочется проводить с ним рядом.

– Да, я слышал.

Квинт почувствовал взгляд Рутила, но не стал поворачивать голову в его сторону. Вместо этого он стал смотреть в темноту, за земляной вал, злой на себя и обиженный на Рутила – и Севера – и на то, что он сам никогда не был влюблен.

– Ты никогда не был с женщиной?

– Я этого не говорил. – Юноша с грустью вспомнил об Элире, привлекательной рабыне у себя дома, с которой провел бесчисленные ночи. – Просто я никогда не влюблялся.

– Наступит день, это случится и с тобой. Стрела Эрота попадет в тебя, и твоя жизнь уже никогда не будет прежней.