Год колючей проволоки - Александр Афанасьев

Про то, что война скоро начнется, они знали. И были готовы. Мустафа, командир их учебного взвода, — а они уже закончили обучение и только что не прошли парадом и не приняли присягу, — прибежал вчера в казарму — длинный, песчаного цвета, покрытый маскировочной сетью барак, — и сказал, что скоро их отправят туда, где готовятся к вторжению бени-наджи и бени-кальб.[66]Про это знали не только они — знали все, к сирийской границе уже потянулись длинные, скорбные колонны. Вождь не препятствовал этому, он знал, что те, кто придет на их землю, воюют подло, бомбят мирные кварталы, и потому женщин с детьми лучше отправить от греха. Мало кто знал, что в таких вот караванах вывезли часть архива Мукхабарата — разведки, но не самую важную. Самая важная достанется потом совсем другим людям, ее будут вывозить, когда враги по-хозяйски будут обживать Багдад… а дураки бени-кальб попытаются задержать и обстреляют автоколонну эвакуирующегося русского посольства. Идиоты… кто же доверит такое русским… это раньше русским можно было доверять. Сейчас же им нельзя доверять ни в чем.

Как бы то ни было — Мустафа крикнул «идем получать оружие!» даже с какой-то радостью, с гордостью, что именно им придется столкнуться с врагом первыми и продемонстрировать, чему они научились. А научились они многому. Бени-наджи не любили и боялись их страну, они собирались входить с юга, там, где болота, леса из пальм и финиковых деревьев, каналы. И среди всего этого — серыми стрелами — дороги, ведущие в глубь страны. Рядом с этими дорогами они и будут ждать своего часа — с гранатометами, с минами, с ракетными комплексами. Они будут ждать своего часа и в деревушках… пыльных, покинутых людьми, засаженных деревьями. Они будут ждать их и в пустыне — каждый из них может зарыться в песок с головой и лежать так без движения целый день, они не раз это делали на подготовительных сборах. Каждый из них умеет стрелять из снайперской винтовки, снимать и устанавливать мины… во время обучения они несколько раз смотрели фильм «Падение „Черного ястреба“». Это фильм про то, как черные партизаны, неорганизованные, неподготовленные и плохо вооруженные — сбили два американских вертолета и покрыли американскую армию позором. Они же — тигрята, каждый из них знает, что если ты стреляешь по вертолету, то стрелять надо в область хвостового ротора, там есть редуктор, и если в него или в маслопровод попадет пуля — вертолету конец. А у них в укромных местах спрятаны «ДШК», русские пулеметы, из которых можно сбить вертолет, и если даже такого пулемета поблизости не окажется, все равно они знают, как стрелять.

Добро пожаловать в Ирак, бени-наджи и бени-кальб, здесь, на земле, давшей миру Ашшурбанипала и Навуходоносора, вы найдете свою смерть! Шакалы изгрызут ваши трупы, и на земле останутся только ваши кости, выбеленные свирепым пустынным хамсином.

Все они наперегонки бросились к небольшому, заглубленному в землю зданию, где хранилось их оружие, верней, оружие-то было при них, они постоянно носили свое оружие с собой. Старый одноногий Наби — ветеран первой кампании, оставивший ногу и глаз на «дороге смерти» — открыл перед ними бронированную дверь, и они все вместе, смеясь, выносили цинки, набивали магазины, разбирали взрывчатку и кумулятивные заряды. В отличие от обычных частей они были хорошо вооружены — у них были венгерские автоматы, которые могли стрелять противопехотными и даже противотанковыми, годными для уничтожения легкой бронетехники гранатами, румынскими снайперскими винтовками, на каждую из которых на государственной фабрике был сделан глушитель, русскими гранатометами «РПГ-7» вместе с русскими, не китайскими, из которых взрывается лишь половина, — гранатами. Они знали, что ни «Абрамс» ни «Челленджер» — основные боевые танки врага — не взять гранатой из «РПГ-7» в лоб, и поэтому у них были накладные кумулятивные заряды, в теснине иракских улиц самое то. Вообще у них было много взрывчатки и мин, и их хорошо, плотно обучали работать с ними. Мина, фугас — это невидимая, терпеливая смерть, от нее не уйдешь.

Они разобрали себе все оружие и взрывчатку, столько, сколько смогли унести, но ничего не произошло. Они так и сидели в казармах, загруженные, как верблюды, обливаясь потом, готовые к тому, что вот-вот подадут машины, но машины так и не подали, а полковник Руби Ад-Дин, вернувшийся из Багдада, увидев свое воинство, выругал их, но оружие сдать не приказал. Он и сам не знал, что делать… в министерстве обороны готовились к вторжению и не знали, когда оно произойдет. А у американцев есть ракеты, которые летают по улицам и поворачивают на поворотах — и пусть уж лучше, как начнется, — его тигрята будут готовыми…

Ветер. Сухой пустынный ветер, сейчас самое время для такого ветра. Пусть ветер укроет страну своим покрывалом, пусть бени-кальб устрашатся, ведь они могут воевать, только когда видят, а когда страну накрывает ветер — не видно ничего. Просто пыль… несущаяся над землей серая, бурая, коричневая мельчайшая пыль, от которой нет спасения. Жара и пыль — вот что остановит бронированные машины врага.

Но если ветер накинется сейчас, посреди спешно собранного парада, — будет совсем некстати.

Они уже принесли присягу — плохо принесли, не торжественно, просто приехал офицер, какого они никогда не видели, а вторым был подполковник Ад-Дин командир их учебных курсов, и каждого по очереди приглашали в казарму, и они приносили присягу. Каждому выдавался платок и кинжал — Его подарок, этим кинжалом курсант должен был порезать большой палец и поставить кровью отметку в специальном журнале. Это была старая, очень старая традиция… так приносили клятву верности телохранители халифов и великих визирей, а одной из святынь Ирака был Коран, написанный Его кровью, кровью Раиса.[67]Он произнес священные слова, слова верности Раису и родине, потом ему дали кинжал, и он полоснул им по пальцу, удивившись, что это совсем не больно. Потом он оставил свою кровь в книге и вышел, зажимая порезанный палец тем самым платком, который теперь станет для него одной из самых драгоценных вещей в его жизни и которую он сможет передать своим детям. Он воин, федаин — и его дети станут воинами.

После этого должен быть парад, они стояли в четырехшереножном строю… но офицеры все не шли… а говорили, что парад будет принимать и вовсе Он, Раис. Но даже так… а офицеры все не шли, а они стояли, и серые змейки песка, влекомые ветром, струились, обтекая их до блеска начищенные сапоги.

Наконец вышел подполковник, потом еще один офицер, накидывая на себя парадный мундир генерала бронетанковых войск. Трибуна ждала их, строй замер.

— Равняйсь!

Больше сотни пацанов стоят в едином строю, они уже воины, уже — защитники родины от агрессии. Прикажи — они бросятся и будут грызть броню зубами, ложиться под гусеницы… только чтобы не пропустить.

— Смирно!