Держава богов - Н. К. Джемисин

Ахад с ленивой жестокостью наблюдал за моими усилиями.

– Еще не решил, – сказал он. – А что, тебя это волнует?

Гимн облизнула губы.

– Мне кровавые деньги без надобности.

Он поднял на нее глаза и молчал, пока тишина не стала тяжелой и невыносимой. Его слова оказались доброжелательней взгляда.

– Не беспокойся, – проговорил он. – Он в любимчиках у двух из Троих. Я не настолько глуп, чтобы его убивать.

Гимн торопливо втянула воздух – наверное, в надежде почерпнуть силы.

– Слушай, не знаю, что там между вами было, и знать не хочу. Я бы никогда не… Я не собиралась… – Она замолкла и снова перевела дух. – Давай я верну деньги, а ты просто дашь ему уйти вместе со мной.

Ахад еще крепче стиснул мне горло, и у меня по краю зрения замерцали звездочки.

– Не вздумай, – произнес он голосом, жутковато напомнившим голос моего отца, – не вздумай даже пытаться приказывать мне.

Гимн выглядела сбитой с толку. Еще бы, ведь смертные не осознают, насколько часто они выдают фразы в повелительном наклонении. Я имею в виду простых смертных. Арамери этот урок усвоили давным-давно – когда кое-кому из них пришлось жизнями заплатить за забывчивость.

Я давил в себе страх, пытаясь сосредоточиться. «Проклятье, оставь ее в покое! Играй в свои игры со мной, а не с ней!»

Ахад даже вздрогнул и метнул на меня пристальный взгляд. Я не мог понять почему, пока не сообразил, насколько он был юн по нашим-то меркам. И это напомнило мне о преимуществе, которое у меня было.

Я закрыл глаза и мысленно сосредоточился на Гимн. Она была яркой горячей точкой на горизонте моего меркнувшего восприятия. Когда явились мусорщики, я нашел источник силы, чтобы ее защитить. Сумею ли я отстоять ее у одного из наших?

По ямам и провалам моей невезучей души словно просвистел холодный заряженный ветер. Я собрал совсем немного, гораздо меньше, чем следовало бы, однако этого должно было хватить.

Я улыбнулся и крепко взял Ахада за руку.

– Брат, – произнес я на нашем языке, и он заморгал, изумленный: оказывается, я еще мог говорить. – Раздели себя со мной.

А потом втянул его в свое божественное естество. Бело-зелено-золотая вспышка понеслась сквозь твердь из чистейшей слоновой кости все вниз, вниз и вниз. Это ни в коем случае не являлось сердцевиной моей души, ибо я никогда не допустил бы его в это место сладости и остроты, но находилось от нее достаточно близко. Я чувствовал, как он испуганно бился, ибо мое существо – течение, поток – грозило совсем его поглотить. Но у меня не было такого намерения. Мы неслись вниз, и я притягивал его все ближе. Здесь, вне царства плоти, я был гораздо старше и сильней. Он просто еще не постиг себя, и я легко взял над ним верх. Ухватил за грудки и усмехнулся ему прямо в широко распахнутые, полные ужаса глаза.

– Давай-ка теперь поглядим на тебя, – предложил я и запустил руку ему в рот.

Он испуганно завопил – весьма глупый поступок, учитывая данные обстоятельства. Этим он только облегчил мне работу. Я весь перелился в единый изогнутый коготь и скользнул в самое его нутро. Был миг сопротивления и взаимной боли – просто потому, что все боги в какой-то мере противоположны один другому. Затем последовала вспышка странности: я вкусил его природу, темную и в то же время не темную, полную воспоминаний и саднящую в своей новизне, жаждущую, отчаянно жаждущую чего-то, чего он не хотел и даже не осознавал, что жаждет. А потом он потянулся ко мне с яростью, которой я никак не ждал. Юные боги редко бывают настолько свирепы. И вот пожираемым сделался уже я…

Я с придушенным криком вырвался из него и откатился прочь, сворачиваясь от боли клубком. Ахад же шарахнулся в сторону и упал поперек кресла. Я слышал, как у него вырвалось что-то вроде всхлипа. Потом он овладел собой и лишь глубоко, с трудом дышал.

Ах да… Я же совсем забыл. На самом деле он не очень-то юн. И даже не молод, как Йейнэ. До своего божественного возрождения он тысячи лет прожил в качестве смертного. И выдержал за это время адские муки, которые сломали бы большинство смертных. Его они тоже сломали, но он сумел воссоздать себя, сделавшись в итоге только сильнее. Боль, происходившая из-за того, что я едва не стал кем-то другим, наконец-то начала отпускать, и я мысленно засмеялся.

– А ты совсем не меняешься, – прохрипел я. Его пальцы оставили синяки на плоти, составлявшей мою шею. – С тобой всегда было непросто.

Он ответил проклятием на давно умершем языке, но я с удовлетворением расслышал в его голосе изнеможение.

Я медленно приподнялся и сел. В моем теле болела каждая мышца, и это не считая удара, доставшегося моему затылку. Краем глаза я подметил движение. Это вернулась Гимн, весьма разумно выбежавшая из комнаты, в которой схватились двое богорожденных. Я удивился: она ведь кое-что знала про нас. Я бы понял, если бы она удрала без оглядки, покинув и сам дом, и его окрестности.

Ахад зло смотрел на меня, сидя в кресле. Он уже почти оправился, лишь волосы стояли дыбом да куда-то закатилась сигара. Еще несколько мгновений я остро ненавидел его, после чего вздохнул и мысленно махнул рукой. Ненависть того не стоила. Вообще очень немногое ее стоило, ведь смертная жизнь так коротка…

– Мы больше не рабы, – тихо проговорил я. – И враждовать нам уже незачем.

– Мы враждовали не из-за Арамери, – отрезал он.

– Да неужели? – улыбнулся я в ответ, и он заморгал от неожиданности. – Если бы не они, ты бы вовсе не существовал. А я…

Если я позволю себе сделать это признание, то не смогу избавиться от стыда. Никогда прежде я не позволял такого, но с тех времен столько всего изменилось. Да не просто изменилось, а перевернулось с ног на голову: теперь божеством был он, а я – нет. И я в нем нуждался, а он во мне – нет. И я сказал:

– А я бы, по крайней мере… мог попытаться стать лучше…

И вот тогда он меня удивил. Впрочем, ему всегда это здорово удавалось.

– Заткнись, балда, – сказал он и со вздохом поднялся на ноги. – Не пытайся быть большей задницей, чем обычно.

Я заморгал:

– Чего?

Ахад подошел ко мне, чем удивил еще больше. Он веками избегал находиться подле меня. Упершись руками в столешницу по сторонам от моих бедер, он наклонился и уставился мне в лицо.

– Ты действительно полагаешь, будто я настолько мелочен, что через столько лет продолжаю на тебя злиться? Нет, все совершено не так.

На его лице мелькнула улыбка, а зубы на мгновение заострились. Впрочем, не исключено, что это шутило шутки мое воображение. Я очень на это надеялся, ибо только звериной природы ему еще не хватало.

– Нет, – продолжил он. – Думаю, ты просто настолько по-божески уверен в своей хреновой значимости, что так ничего и не понял. Поэтому позволь прояснить: мне нет до тебя никакого дела. Ты для меня вообще не имеешь значения. Даже ненавидеть тебя – пустая трата энергии!