Правда и другая ложь - Саша Аранго

У ворот кладбища его ждал Йенссен с маленьким велосипедом Марты. Полицейский уберег его от утилизации. Места для хранения вещественных доказательств не хватало, и периодически вещи, не имевшие больше юридического значения, просто уничтожались. Генри не спросил, откуда Йенссен узнал о похоронах Марты, в конце концов, это дело полиции – знать о действиях и замыслах подозреваемого. Возможно, Йенссен знал и многое другое, о чем Генри даже не догадывался. Мужчины положили велосипед и купальные принадлежности Марты в багажник «Мазерати».

– Вы нашли новые вопросы для своих ответов? – насмешливо поинтересовался Генри, закрывая багажник машины.

Йенссен провел ладонью по волосам, при этом под рукавом рубашки вздулся могучий бицепс.

– Я не могу вас понять, Хайден. Я пытаюсь, но у меня не получается.

– Что вы хотите понять?

– Вы потеряли жену. Вы смотрели на эти жуткие фотографии и сохраняли полнейшее спокойствие. Вы даже не заплакали.

– Я ничего не вижу, когда плачу.

Йенссен досадливо махнул рукой:

– Вы спасаете жизнь человеку, который вас преследовал, не говорите об этом ни слова, но оплачиваете его больничное лечение. Вы даже не знакомы с этим типом. Зачем вы это делаете?

Генри снял темный пиджак и бросил его в машину. Потом выпрямился и шагнул к Йенссену.

– Вы охотник, Йенссен. Вы охотитесь за людьми. Почему, черт возьми, вы не стреляете?

Йенссен отступил и ссутулил плечи.

– Я не охочусь за людьми, я ищу правду.

– Во мне? – крикнул Генри ему в лицо. – Во мне нет правды. Правду сожрали рыбы, правда сгорела в печи, правда превратилась в пепел. – Генри взял себя в руки и успокоился. – Вы считаете меня убийцей. Вы хотите засадить меня в тюрьму. Но что вы вместо этого делаете? Вы пытаетесь меня понять. Если вы хотите охотиться – охотьтесь, но если вы хотите понять, то начните с себя. Однако я хочу сразу предупредить: вы не найдете никакой правды. – Генри вернулся к машине. – Кто призывает дичь, тот теряет ее. Она приходит только тогда, когда чувствует себя в безопасности.

Генри сел в машину и включил мотор. Йенссен положил свою широкую ладонь на крышу машины и наклонился к окну.

– Где ваша мать?

* * *

Поселок находился в дреме упадка, который наступил после закрытия в семидесятых годах завода по производству гофрированного стального листа. Послеполуденное солнце освещало западные фасады уцелевших жилых домов. Многие из них были покинуты, лишь перед некоторыми виднелись живые изгороди и подстриженные газоны. Параллельно улице бежала узкоколейная железная дорога и тянулась граница полей и отвалов, представлявшая собой кучи мусора и щебня. Среди мусора рос щавель, торчали одинокие березки и вился дикий виноград.

Железные ворота с номером 25 были заперты на висячий замок. Дорога к дому заросла колючим кустарником.

– Если вы интересуетесь ботаникой, то найдете для себя много забавного, – заметил Генри, отпирая замок. – У вас с собой случайно нет мачете?

Йенссен тотчас отметил, что цилиндр замка ярко блестел. Мужчины стали прокладывать себе путь по двору. В высокой траве прошелестел какой-то зверь. В глаза полицейскому бросились поросшие травой земляные кучки.

– Вот здесь жило Чудовище, – Генри показал рукой на низкое строение между ореховыми кустами. Йенссен остановился и ладонью прикрыл глаза. Солнце теперь стояло заметно ниже, чем во время их первой встречи в мае.

– Там я играл, когда был маленьким. Этот сарай был моим дворцом. Вы читали «Красавицу и Чудовище»?

Йенссен помедлил с ответом.

– Нет, я только смотрел фильм.

Генри занялся входной дверью, заколоченной массивным деревянным щитом. К костюму прилипал репейник, но Генри не обращал на это внимания.

– Угадайте, кем я был?

– Чудовищем?

Генри рассмеялся и вытащил из кармана ключ на цепочке.

– Я знал, что вы так скажете. Нет, я был Красавицей.

Йенссен хотел спросить, кто же был Чудовищем, но передумал. Замок на щите тоже был новым. Йенссен потрогал висевший в наплечной кобуре пистолет и снял его с предохранителя. Входную дверь когда-то пытались взломать. По полотну двери шла вертикальная трещина. Йенсен разглядел на старой замочной скважине обрывок наклеенной бумаги со следами полицейской печати.

Генри открыл дверь.

– Вы первый гость за очень-очень долгое время. Добро пожаловать в дом.

Через открытую дверь в сени упали солнечные лучи. В остальной части дома было темно. Из внутреннего кармана куртки Йенссен достал светодиодный фонарь. Сразу за дверью пол был цел, но дальше от него остались лишь доски, разъезжавшие на остатках стяжки и железных направляющих.

– Я купил дом семь лет назад. Он был собственностью города, здесь никто не жил, и, соответственно, дом достался мне дешево. Впрочем, в этом районе жилье вообще недорогое.

Генри, балансируя, как кошка, прошел по доскам.

Йенсен посветил в щели между ними.

– Там внизу подвал?

Генри остановился.

– Там котельная. Она не обмазана цементом, глина и земля.

Тот посветил фонарем в маленькую кухню, здесь пол был разбит до самой плиты. При каждом шаге под подошвами хрустели хитиновые панцири насекомых.

– Хотите посмотреть лестницу? – спросил стоявший за спиной Йенссена Генри. Йенсен последовал за ним через деформированную комнату, которая когда-то, вероятно, была столовой, к узкой лестнице с площадкой едва ли шире его плеч. На ступеньках лежал ковер из искусственного волокна.

Йенссен осмотрел лестницу. Она была очень крутая, высотой не более трех метров.

– Здесь? – спросил он.

Генри поднялся по ступенькам и обернулся.

– Отец упал и остался лежать там, где сейчас стоите вы.

Йенссен посветил себе под ноги. Стоило ему опустить фонарь, как силуэт Генри стал невидимым.

– И вы это видели?

– Я стоял здесь, наверху.

Йенссен поводил фонарем, осветив лестницу.

– Это было в тот день, когда пропала ваша мать?

– Я уже говорил, что долго думал: мама просто ушла и живет где-то в другом месте. Я ждал ее. Здесь, в этом доме. Но она так и не вернулась и не дала о себе знать. Это было больше тридцати лет назад.

Йенссен поднялся по ступенькам.

– Вы сказали, что стояли наверху. Но почему вы здесь стояли?

– Здесь наверху была моя комната. Войдем?

Генри открыл маленькую дверь. Йенссен остановился рядом с ним и посветил фонарем. Пол в комнате был цел. У заколоченного досками окна стояла детская кровать. Она была аккуратно заправлена бельем, почерневшим от плесени и мышиных испражнений.