Орли, сын Орлика - Тимур Литовченко

Он жестами приказал извозчику закрыть вход под полог, пододвинуться как можно ближе и прошептал:

– Зачем тебе неприятности, парень?

– Я ведь хочу освободить вас, неужели непонятно?!

Да уж, глупый вопрос – и ответ слишком очевиден. Надо избавиться от навязчивых мыслей…

Гетманыч изо всех сил потер виски и спросил:

– За то, что ты освободил меня, москалики с тебя шкуру спустят, понимаешь?

– Понимаю, ну так и что?

– Зачем тебе рисковать ради меня?

– Да вот хочу, чтобы вы бежали и добрались туда, куда должны были добраться.

– Куда это, интересно узнать?

– На Запорожскую Сечь, куда ж еще…

Это было сказано так пылко и искренне, что Григорий невольно растерялся. Интересно, очень интересно…

– А что, парень, неужто московиты перехватывают всех, кто идет на Сечь?

– Нет, не всех, конечно. Ведь я и сам хотел бы туда попасть.

О-о-о, это еще интереснее!

– Кого же тогда перехватывают?

– Только опасных бунтарей, которые станут подстрекать запорожцев к восстанию.

– Так я и есть опасный бунтарь?

– Конечно же!

– Это ты от москалей узнал?

– Да нет, сам додумался… Их старшина просто показал солдатикам ваш портрет и рявкнул: дескать, глаз с вас не спускать, не то беда случится!

– Только и всего!

– А разве ж мало?..

Григорий не ответил, обдумывая услышанное. Если старшина москалей знает не больше, чем сообщил солдатикам, то это… почти ничего! А значит…

Поняв его молчание как-то по-своему, парень решил подкрепить свои рассуждения следующим образом:

– Если бы вы не были опасным бунтовщиком, вас не разыскивал бы сам пан комендант.

– Какой еще комендант?

– Пан генерал Кейт[42].

– Что-о-о?! Генерал Джеймс Кейт?!

– Да, он.

– Так что, мы к Кейту едем?

– Конечно.

Если бы не опасение перебудить весь лагерь, Григорий просто расхохотался бы! Искренне, весело и громко!

Кейт! Генерал Джеймс Кейт!..

Для него (причем именно для него и ему подобных!) гетманыч имел слишком уж весомый аргумент, крыть который было нечем. Следует лишь показать Кейту и ему подобным предмет, скрытый в потайном кармашке на поясе, и грозный пан комендант не только не станет посягать на жизнь и свободу Григория Орлика, но и обеспечит беспрепятственный проезд к границе. Даже лучше, чем московитский повар с Сорочинской ярмарки…

«Господи, Боже Всесильный, искренне благодарю Тебя, что не позволил рабу Твоему Григорию говорить и совершать лишнее на протяжении прошедшего дня! И что дал мне быть тихим и смирным», – подумал пленник. А вслух лишь лениво протянул:

– Ну, что ж, парень… Если меня везут к пану коменданту, то пусть везут.

– То есть?!

– Пусть будет, что будет.

– А-а-а…

– Не волнуйся за меня, все хорошо. Я в полной безопасности.

– Вы уверены?

– Более того, о моей полной безопасности позаботится лично господин комендант. Итак, все и в самом деле хорошо.

– А может, вам все-таки лучше бежать, пока не поздно?

– Чтобы москалики погнались за мной, словно гончие за зайцем?! Э-э-э, такое придумаешь!

– Но все же…

– Не возражай, пожалуйста: ты и без того сделал для моего спасения все возможное, а дальше… Дальше посмотришь утром – обещаю!

– А как же Сечь?!

– Сечь?..

Григорий попробовал было внимательнее присмотреться к молодому извозчику, однако напрасно: мешала почти сплошная тьма под пологом.

– Что знаешь ты о Запорожской Сечи и казаках такого, что постоянно заводишь об этом речь? – задумчиво спросил гетманыч.

– Да поболе будет, чем вы думаете.

Столь вызывающего ответа трудно было ожидать от прислужника московитов… пусть он и отважился освободить плененного бунтовщика! Наверное, юноша и сам понял это, поскольку поторопился объяснить:

– Вы не смотрите на мое нынешнее положение. Ведь на самом деле я не деревенщина… просто так сложилось, что сбежал из дома. Ведь к тому времени…

– А почему сбежал?

– Матушка умерла, а жить с мачехой… Нет уж, лучше безотцовщиной мыкаться, чем ее прихоти терпеть.

– Мать умерла, говоришь?

Григорий грустно вздохнул – сам недавно пережил аналогичную утрату. Извозчик же продолжал:

– Вот от покойной матушки я и наслышался немало о казаках.

– От матери? – гетманыч поневоле удивился. А от дальнейших пояснений у него волосы встали дыбом:

– От нее, да – ведь матушка со своим отцом… с моим дедушкой Семеном, то есть, несколько лет жили в эмиграции в Бендерах, а потом в Швеции – аж в самом Стокгольме.

Покойная мать парня, который по возрасту вполне годится ему в сыновья… Женщина, которая вместе с отцом Семеном несколько лет жила в эмиграции сначала в Бендерах, потом в Стокгольме…

Неужели она?!

Господи Боже, на все воля Твоя!..

– А… как ее звали? – наконец-то выдавил из себя Григорий.

– Софией.

– А…

– А деда – Семеном Пивтораком, – сказал парень. – Он тоже умер.

Несчастный гетманыч изо всех сил стиснул зубы и даже дыхание задержал, лишь бы ни единым звуком не выказать того, что чувствовал в этот момент.

– А вы что, знали их?

– Нет, – резко выдохнул Григорий. И сразу поймал себя на том, что ответил слишком быстро и категорично – а это кажется весьма подозрительным на фоне предыдущих пауз. Извозчик и в самом деле что-то заподозрил, так как спросил:

– А может, просто слыхали?

– Нет-нет, я вспомнил о своем. И это тебя совершенно не касается.

– А… Ну, если так…

– Давно твоей матери не стало?

– Зачем вам знать, если вы не были знакомы?

Гетманыч понял, что этим только подогрел подозрительность парня, а потому поторопился солгать:

– Просто жаль тебя. Я сам потерял мать в шестилетнем возрасте. А ты?

– Она в позапрошлом году умерла, – вздохнул парень.

Господи, на все воля Твоя!..