Брат - Николай Дронт

На проходной меня завернули в бюро пропусков, а пока я получал разовый, пришла уже знакомая главная оператор и отвела в отдел кадров. Дальше пошла рутина оформления. Кадровичка, смешливая полная женщина лет за тридцать пять, заставила заполнить анкету карандашом. Потом внимательно изучила её, кое-что поправила и только после этого разрешила переписать чернилами. У меня даже появилась справка о том, что работаю в ночные смены, потому не могу посещать вечерние занятия. Это железобетонное обоснование зачисления на заочное обучение.

На моём пропуске поставят два маленьких штампа – «часы» и «конверт». В принципе, их часто ставят операторам. Часы – свободный проход в любое время. Иногда вохровцы взбрыкивают и не пропускают никого во внерабочее время без заранее подписанных списков или таких значков. А ведь часто приходится подменять кого-то заболевшего в другой смене. Конверт – проход с портфелем или сумкой. Без него оставляй свои вещи в камере хранения, а она работает только в рабочее время, или надо просить охрану открыть комнату. Тем это лишние хлопоты, потому часто возникают недопонимания. Местные всеми правдами и неправдами стараются обосновать себе проход с вещами. Обосновали и для операторов – поесть с собой на смену они должны взять? Должны! И что, им судок по городу в авоське нести? Словом, пронос вещей у меня тоже будет.

Кадровичка решила, что меня кто-то знакомый научил сразу требовать штампы, но я это помню из прошлой жизни. Договорились, что зайду за пропуском и расписаться в приказе о зачислении в пятницу, а пока могу отдыхать. Хотя есть ещё моментик – пока я несовершеннолетний, должен работать на час меньше. Это при восьмичасовом рабочем дне, а при двенадцати – полтора. Значит, буду или уходить чуть раньше, или приходить чуть позже – словом, договоримся.

Окна комнаты отдела кадров смотрят прямо на двери проходной. Наверное, чтобы люди сразу понимали, что их приход-уход всегда под контролем. А ещё перед будкой народ имеет обыкновение постоять в тенёчке, покурить и поболтать на свежем воздухе. Вот я, пока сидел, частенько в окошко поглядывал, знакомцев примечал. Кстати, увидел кое-кого, но тот, кого высматривал, не проходил.

Дома вновь переоделся в рабочее. Высоцкого вспомнил, как он там, в песне, наезжал на своего знакомого? Выяснял: «Где твой чёрный пистолет?» Взял с собой браунинг, который с чердака. Калибр маленький, стреляет недалеко, останавливающая сила слабенькая, но, как сказал один умный человек: «При нужде лучше иметь дамский пистолет в кармане, чем боевой кольт дома, в ящике письменного стола». Так что мой пистолетик, да с чердачными патронами, легко поместился в жестяную коробочку и ждёт в кармане маленького рюкзака, вдруг он сможет пригодиться. Совсем из параноидальных соображений, кидаю в рюкзак и свой рабочий инструмент. На всякий случай, может, кому антенну наладить придётся. Адрес знаю, пора сходить в гости к знакомому из прошлой жизни.

С полчаса просидел в скверике, отслеживая остановку. Как приехал мой бывший завлаб, проследовал за ним.

Вадим Валерьянович собственной персоной. Мой старый начальник. Именно он нашёл меня ещё студентом МГУ, и именно он столько лет держал в чёрном теле. Обаятельный, пробивной, пусть немного тугодум, но вцепляется в понравившееся, не оттянешь. После того как начальник исчез, я долго прикидывал – основа была его, но довести проект он организовал нас. Может, начальную идею завлаб тоже у кого-то спёр? Впрочем, это не важно. Сейчас важно то, что он курит трубку. Хорошо так, вальяжно. А курительную трубку ему подарили в восемьдесят четвертом, на пятидесятилетний юбилей, до того человек курил обычные сигареты. Сейчас 1972 год, но у него трубка. Пусть не та шикарная, подарочная, а попроще, но трубка. Интересно, да? Впрочем, прежде чем выйти на работу, я по-любому собирался зайти к нему в гости.

Звонок в дверь предварил беседу.

– Кто там?

– По вопросу Ельцина Бориса Николаевича.

Если мне сейчас скажут, что такой здесь не живёт, извинюсь, повернусь и уйду. Но дверь открылась, и на меня смотрит ошарашенный Вадим Валерьянович.

– Сергей?! Ты?! Заходи! – и уже за закрытой дверью, осторожный начальник продолжил: – Молодец, что перешёл! Мы с тобой тут такие дела наделаем! Ты из какого года?

– 1997-го.

– Что так долго?

– Стенд восстанавливал.

– А! Меня не нашли?

– При мне нет.

– Отлично! Значит, маяк сохранился. Я по второму направлению, по переносу материальных объектов, закладку организовал. Там маяк оставил, а здесь некому было приёмник сделать. Ну, раз ты появился, мы быстро его смастрячим.

– А как же вы, который остался в 1991 году?

– Как? Легко и просто – покойником он там лежит.

– Но почему?

– Ты думаешь, твой оригинал остался в точке отправления?

– Думаю, остался.

– Зря. Он умер. Когда сознание уходит, человек умирает. Про душу слышал? Так вот – она и есть сознание. Значительно сложнее, конечно, но для понимания хватает.

– Но вы же говорили…

– Говорил. А что мне было делать? Думаешь, легко финансирование выбивать? Кто бы деньги дал под штампование покойников или обоснование существования души? Вот и приходилось крутиться, обещать перенос сознания туда-сюда. Ещё хорошо, что никто толком не верил. Если бы меня не припекло в девяносто первом, я бы лучше систему отработал, но пришлось всё бросать. Потом поговорим, на работе. С МГУ не заморачивайся, я тебя к себе лаборантом пристрою.

– А как быть с образованием?

– В Гарварде учиться будешь, потом моим помощником станешь. Мы с тобой в Америку рванём.

– Но…

– Начальный капитал в закладке лежит, его сюда перенесём, на раскрутку хватит. Я курсы акций сохранил, все ходы продумал. Кроме тебя… Да и с тобой просто. Ты же не еврей?

– Нет.

– Ничего страшного. Жена-еврейка не роскошь, а средство передвижения. Женим на ком-нибудь, в Израиль уедешь, а там я тебя подберу.

– А вы?

– Я через американское посольство уйду. Мне есть, чего им предложить. Вместе с деньгами много материалов лежит из рассекреченных в перестройку. За малую долю от того меня отсюда вытащат. Какой же ты молодец, что перешёл! Я уж и не представлял, как буду приёмник собирать.

– Но он ведь не отлажен?

– И что? Отладим. Да! Я записываю то, что вспомню полезного из будущего. Ты тоже, что вспомнишь, обязательно пиши. Про шпионов в Штатах особенно.

– Вот про шпионов ничего не помню.

– Плохо. Я уже нащупал контакты. Есть идеи, как связаться с посольскими. Тогда надо ускорить разработку прибора. Его-то хоть помнишь? У меня про проект многое есть, но не всё смог восстановить.

С этими словами завлаб достал из стола пару общих тетрадей и сунул их мне. В принципе, и так всё уже понятно. Не зря сюда пришёл. Я, конечно, сильно обижен на тех, кто развалил Союз, но предавать страну не собираюсь. Надо бы объяснить это Вадиму Валерьяновичу. Хотя, зная его, оно бесполезно – вывернется и меня подставит.