Не для печати! - Сью Уэлфер

— У вас все в порядке?

Лиз откашлялась и заговорила неестественным, срывающимся голосом.

— Большое спасибо за звонок, но нам уже установили двойные окна.

— Что?

— Мы установили их еще до переезда. И, честно говоря, я не собиралась устраивать зимний сад, но в любом случае спасибо за звонок.

— Вы что, не можете разговаривать?

— Нет. Не могу, — голос у нее был почти рассерженный.

— Хотите, я перезвоню позже?

— Нет, не хочу. Вообще-то, если быть совсем откровенной, я не думаю, что в ближайшем будущем нас заинтересует ваша продукция, поэтому нет никакого смысла звонить еще раз. Я бы попросила вас вычеркнуть меня из вашего списка. Спасибо.

Лиз повесила трубку. Вот так взяла и повесила. Ник уставился на телефон. В жизни и так все запутанно и сложно, но иногда бывает прямо-таки совсем непонятно.

* * *

— Какого хрена ты вытаращился, а? Ты же сказал, что собираешься навести порядок в летнем домике, когда закончишь на чердаке, — блондиночка уперлась руками в бедра, расставила ноги и вызывающе глядела на него, ощетинившись и выпустив когти, словно одичавший котенок.

Джек Сандфи улыбнулся и поставил банку пива на один из столиков у свободного мольберта в мастерской.

— Я потом уберусь, может, и ты с мальчиками мне поможешь? У тебя есть карандаш? — спросил он, все еще пытаясь сдержать перекошенную улыбку. — Я тут хотел сделать парочку набросков. Пока настроение есть, — он улыбнулся еще шире. — Знаешь, а ты такая миленькая, когда стоишь вот так, в лучах солнца. Такая разгоряченная, деловая и сердитая. — Он отхлебнул еще пива и взмахнул банкой: — Я мог бы показать тебе, что ты делаешь неправильно.

Закончив уборку на чердаке яблочного склада, блондиночка-австралийка спустилась вниз, собираясь поработать в мастерской. Когда Джек тоже спускался с мусорными мешками, он не мог ее не заметить. Она стояла у верстака, положив колено на табуретку, зажав карандаш в полных губах и слегка наклонившись вперед. Она с увлечением рисовала одну из частей своей огромной металлической скульптуры. Он и не думал, что она видит, как он наблюдает за ней из тени лестницы.

К пробковым доскам, окружавшим ее рабочее место, были приколоты обрезки и кусочки всякой всячины: открытки, стихотворения, завитки проволоки, куски ткани и бумаги различного цвета и фактуры — создавая разноцветную рамку вокруг ежика светло-золотистых ее волос. Это был ее будуар. Пестрое сорочье гнездо идей и источников вдохновения. На фоне красочного разнообразия она воплощала собой простоту и чистоту, словно сверток белого шелка на восточном базаре.

И в этот благословенный, всепоглощающий момент откровения Джек сумел разглядеть, как, словно по мановению волшебной палочки, на мольберте возникают наброски — результат творческого действа. Это ощущение пронзило его ребра и сжало сердце. В пыльном, затянутом паутиной уголке его души вспыхнуло воспоминание о том, каково это — совершать таинство, как это делала она; он понял, что она делает, почему и как, и впервые за многие годы ему тоже захотелось этого.

При этом пульс у него участился, закружилась голова и перехватило дыхание.

— Так ты дашь мне карандаш, или мне вскрыть себе вену и рисовать своей кровью?

Девушка скривила губы и вынула из-за уха обгрызенный карандаш.

— Хватит разыгрывать шекспировские трагедии, Джек. Держи.

— Я тут подумал, — произнес он, открывая сундук в поисках бумаги. — Может, стоит поэкспериментировать с теми же материалами, что используешь ты? Это же безумно интересно: искусство, основанное на случайных объектах. Когда я учился в колледже, был у меня один дру…

Джек запнулся. Девушка сверлила его злобным взглядом. На лице у нее появилось жесткое выражение, она снова уперлась руками в бедра — такими теплыми, талантливыми руками, неохотно отвлеклась от собственных мыслей и процедила сквозь жемчужно-белые зубы:

— Если ты скопируешь одну из моих скульптур, ты, ублюдочный воришка, клянусь, я твои яйца в миксере измельчу. Мне плевать, знаменитость ты или нет. Понял?

Джек улыбнулся.

— Я и не собирался, — ответил он, отвернулся и снова принялся рыться в сундуке.

Прямо над его желудком, в странном и бесконечном пространстве между его сердцем, животом и головой существовала священная точка, и до этого самого момента Джек был совершенно уверен, что она атрофировалась и умерла еще в семидесятые годы.

Это было похоже на трепет, на ускорение — та потребность рисовать и творить, которую он утратил бог знает когда. Он невозмутимо вынул из ящика лист фотобумаги формата А2 и прикрепил его к мольберту, двигаясь очень осторожно — на случай, если странное ощущение, почуяв его волнение, испугается и в ужасе исчезнет.

Джеку хотелось творить; это была почти первобытная потребность, хотя до сих пор у него было лишь абстрактное и расплывчатое представление о том, что именно он собирается создать. Но Джек уже чувствовал, как откуда-то из вечной бездны, заключавшей в себе все его мысли и инстинкты, словно побеги растений, возникают линии, очертания и изгибы. Ему хотелось сотворить что-нибудь для Лиз Чэпмен, а может быть, и о Лиз Чэпмен. Что-нибудь особенное, мистическое, всеобъемлющее — и в то же время скрытое, таящее предвкушение чувственных наслаждений.

— Проклятье, — выругалась блондиночка. — И когда же она наконец придет?

До этого самого момента Джек и не понимал, что думал вслух.

* * *

Несколько мгновений, что последовали за ее разговором с Джеком Сандфи, то есть с Ником Хастингсом, прошли в полном молчании. Лиз аккуратно поставила телефон на буфет и рядком разложила блокноты и ручки, пытаясь навести порядок и справиться с волнением. Она не могла заставить себя посмотреть Морвенне в глаза.

Когда она наконец подняла взгляд, Морвенна закуривала очередную сигарету, крепко сжав ее изящными пальчиками, и потягивала кофе, очевидно полностью погруженная в созерцание интерьера.

Лиз взяла чашку. В глубине души она уже начинала сердиться и чувствовала себя обманутой. Такое уже случалось раньше. Джек и эта странная женщина пытались заставить ее играть какую-то роль в пьесе, в которой ей не было места; разыгрывали драму для собственного развлечения. Ей даже пришло в голову, что Джек, возможно, позвонил ей, зная о том, что Морвенна сидит у нее на кухне и прислушивается к каждому ее слову.

Лиз выпрямилась. Пора покончить с этой грязной игрой.

— Вы хотели спросить меня еще о чем-то, или вам уже пора? — спросила она гораздо более холодным и враждебным тоном.

Морвенна повернула голову и улыбнулась: это было очень неприятно.

— Нет, я так не думаю, теперь мне все стало ясно, — она замолчала на мгновение. — Хотя, разумеется, еще остается проблема интервью для «Чао», но, полагаю, после него со всеми недоразумениями будет покончено. — Она сделала еще один большой глоток кофе и поставила чашку на стол, давая понять, что разговор окончен. — Я думала предложить Джеку отменить интервью, но лишние деньги никому не помешают. — Она начала собираться — судя по всему, аудиенция подошла к концу. — Не буду вас задерживать, мисс Чэпмен, уверена, у вас много дел, к тому же меня ждут в машине.