Разведбат - Валерий Киселев

Весь день 12 декабря я и моя разведгруппа отдыхали, в этот день никто из разведывательной десантной роты в разведку не ходил.

«Мы стали группой…»

Антон Ширинский, старший радиотелеграфист-разведчик, ефрейтор:

— После этого несколько ночей подряд ходили туда же. Накрыли из «граника» их дозор. На штурм я уже не пошёл: так вымотался, что просто уже не было сил.

На штурм Гикаловской высоты шли добровольцы. Я за эти дни спал по три часа в сутки и к штурму вымотался и физически, и морально. В бою мы несколько километров бежали, вынося раненых на плащ-палатках. При огромном выбросе адреналина сначала усталость не чувствуется, но когда выходишь в безопасное место, то ощущение, что как будто тебя опустошили. Обычно когда группа приходила с боевого, её сутки не трогали, а тут — несколько дней подряд. Да и первый бой всё-таки был, а он самый трудный бывает всегда.

Человек ломается. Он или больше никогда не пойдёт в бой, или появляется какое-то чувство патриотизма. Это очень трудно объяснить словами.

Когда нас возле цистерны накрыло миномётами, я понял что война — это очень страшно, если выберусь отсюда — сразу уволюсь. Но только мы соединились с другой группой, все дурные мысли ушли, захотелось воевать. Я, когда забрал у Миронова автомат, побежал к тем, кто прикрывал отход. Соловьёв с кем-то был, но они меня отправили выносить раненых. Многие к штурму вымотались до такой степени, что просто лежали в палатке пластом, и Соловьёв это понимал. Из-за этого вызвал только добровольцев.

После боёв за Гикаловские высоты рота очень сдружилась, исчезло всякое недоверие, мы стали группой.

А на Гикаловские высоты вновь вместо пехоты на штурм пошли разведчики…

Олег Кучинский, снайпер:

— После нас пошла на эту высоту вторая рота. В ночь с 12 на 13 декабря они заходили со стороны посёлка Гикаловский через пионерские лагеря, которые стояли недалеко от высоты. У них восемь разведчиков было ранено. Затем брать высоту 398,3 пошла разведка 15-го полка, у них были самые большие потери.

«Русский Ваня, сдавайся!»

Михаил Курочкин, гранатомётчик 2-й разведывательной роты:

— Мы шли тремя группами. Левую вёл старший лейтенант Хамитов, в центре шла группа из разведроты 15-го полка, на правом фланге — лейтенанта Миронова, из двенадцати человек, где был и я. Группы шли каждая по своёму направлению. Когда подошли к нашим позициям, встретили пехоту — там пацан умирал: пуля попала в горло. Шли ночью, вдруг приказ: «Стоять!». Встали. Командир группы и сержанты, укрывшись плащ-палаткой, смотрели с фонариком карту. А я взял прибор ночного видения, вылез на сопку и начал смотреть в темноту. Вижу — шалаш стоит, а там огонь горит. Подошёл к Миронову: «Товарищ лейтенант, там огонь горит! — «Как огонь горит…». Смотрит тоже: «Да это дот «духовский!». Тихо команда и — начали расползаться в стороны. Пулемёт из этого дота начал стрелять по нам. Мы в ущелье, по сторонам — высотки. А слева шла группа Хамитова, смотрим — и туда стрельба. Зелёные ракеты полетели, красные. А у нас что-то с радиостанцией случилось — не могли с нашими связаться. Мы тоже отстреливались, развернувшись в цепь. «Духи» кричат: «Русский Ваня! Сдавайся, подгони разгрузку!». А мы должны были молчать, что бы они ни кричали. Бегали и орали «духи» долго и громко, как обколотые, было до них метров триста.

Когда засекли дот, лейтенант Миронов меня спрашивает: «Попадешь из гранатомёта?» — «Не знаю, темно». Выстрелил без ночного прицела — и попал! Огонь из дота прекратился. Потом за этот бой был награждён медалью Суворова.

А утром оказалось, что «духи» сидели на высоте, где был пионерский лагерь, стреляли по нам и орали из-за большого бетонного забора. С высотки хорошо был виден Грозный. Оказалось, что в этой операции мы должны были подготовить на Гикаловских высотах плацдарм для стрельбы по Грозному из установок «Буратино» (ракетная система залпового огня — авт.). Но они так и не стреляли…

Скоро начало светать, приказ: «Отходить!». Идем к своим, в зелёнке — сидит наша пехота, заметили нас, подумали, что «духи» идут — и огонь по нам. Мы кричим: «Разведгруппа идёт!». И матом на них — все равно стреляют. Так и лежали на земле, пока не докричались. Наконец, пехота нас пропустила. Вышли в зелёнку. Как раз подъехал майор Паков, на помощь к группе старшего лейтенанта Хамитова. — «Вы где?» — спрашивает нас по рации. — «Мы здесь, — отвечает Миронов. — У нас только белые ракеты. Вы пускайте зелёную, а мы белую, и увидим, где мы находимся». Запустили ракеты, и оказалось, что мы в двухстах метрах друг от друга. Здесь нам майор Паков и сказал, что в роте за ночь восемь человек раненых. С ним был и Толик Филиппенко, из Белгорода, ему осколок попал в ягодицу. В госпиталь он с таким пустяком не поехал, остался с нами.

Паков связался с пунктом управления, оттуда получили приказ: искать пропавшую разведгруппу 245-го полка — давно не выходит на связь. Что ж, надо идти искать… Пошли наша группа лейтенанта Миронова и Паков с остатками группы Хамитова, кто не был ранен. А Хамитова к этому времени уже отправили в госпиталь.

Поднимаемся по сопке — наша пехота опять открывает по нам огонь. Связались с ними по рации, командир пехоты говорит: «Вы здесь не поднимитесь, мы вас не пустим: боевиков здесь ждём. Обходите стороной, за три километра». Что ж, обошли. Приходим в пехоту, а там эта разведгруппа, которую мы искали, сидит и чаи гоняет. Говорят, что всю ночь здесь просидели. — «Здрасте! Вы здесь сидите, связь не даёте, а мы вас ищем, своих раненых оставили!».

Майор Паков опять получил здесь приказ: взять высоту напротив позиций пехоты. Наша группа разделилась на две части. Одна пошла с Паковым, слева, другая с Мироновым, справа, была и группа из 245-го, в центре. Идём колонной, на расстоянии 6–7 метров друг от друга — чтобы если один нарвётся на мину, то остальных бы не зацепило осколками.

За мной шёл контрактник. Я иду, он за мной — и наступил на мину. Меня и Вовку Хильченко, контрактника из Сарова, взрывной волной раскидало в разные стороны. Подбежали к контрактнику, смотрим — ему ступню оторвало. Быстро промедол вкололи, видно, что у парня боль адская, но больше двух раз подряд нельзя промедолом колоть, иначе будет передозировка. Ногу перевязали. Надо его нести, но как — носилок нет. Положили бушлат на автоматы и понесли его, периодически меняясь.

Подходим к своим — нас опять пехота не пускает, стреляют. Кричим: «Раненого несём!» — все равно стреляют! Кто-то из контрактников прополз туда, слышим — мат и удары, кого-то он уже там бил. Видим — пехота бежит к нам, донести раненого до машины.

Евгений Липатов:

— А я в этом бою шёл в группе со своим командиром взвода Мироновым. И третья группа шла рядышком, вёл её замполит Шлыков. Он как раз на окопы залез. Помню, как наш контрактник подорвался на противопехотной мине, когда на высоту шли, ему стопу оторвало. Дальше не пошли, стали спускать раненого на автоматах. Спускать было далеко, вызвали «бэху». На высоту технику было не загнать, спускали его на себе, потом по нам стреляли наши, раненому ещё раз попали. Лейтенант Миронов орёт пехоте, кто он такой, даже свой адрес домашний, чтобы не стреляли. Наконец, в пехоте поняли, и мы давай спускать раненого дальше.