Твари - Михаил Вершовский

— Куда пришелся укус? — Кремер обращался к бойцам в брезентухе.

— Кто ж его знает, — пожал плечами один из них. — Он в квартире был, с капитаном.

Тело Полухина дернулось, по нему волной прошла судорога, и сержант застыл. Зинченко приложил два пальца к шейной артерии и покачал головой.

— Все.

Майор пядь за пядью осматривал робу умершего. Потом повернулся к полковнику:

— Можно будет его перевернуть?

— На кой черт? — раздраженно спросил Зинченко.

— Случайный выстрел или змея, — коротко пояснил Кремер.

Тело перевернули. Следов от картечи не было и на спине. Майор выпрямился.

— Непонятно.

— Что именно? — Полковник начинал приходить в себя, но голос его по-прежнему звучал сердито.

— Огнестрельных ран нет.

— И что? Значит, змея!

Кремер задумчиво покивал.

— Единственный вариант. Тогда как же он прожил целых пару минут?

— «Царапнула, тварь».

Все обернулись на голос. В дверном проеме подъезда возникла фигура капитана Болтянского. Плечи его обвисли, дробовик едва не волочился по земле.

— Это последнее, что он успел сказать, — обреченно добавил капитан.

— Ты сам как? — Полковник сделал шаг к нему.

— В порядке, — Болтянский вяло махнул рукой. — А Володя?… Нет?…

Зинченко мрачно мотнул головой.

— Гниды гребаные, — сказал капитан и внезапно судорожно и хрипло всхлипнул.

— Николай Васильевич, — Кремер взял полковника за руку. — Мы можем… бойца вашего, — он показал на лежавшего лицом вниз Полухина, — осмотреть в какой-нибудь из ваших машин?

— Чем ему это поможет? И что будете искать?

— Искать буду рану от змеиных зубов. И помочь может — не ему, так другим.

— Извини, майор, — устало сказал Зинченко, незаметно для себя переходя на «ты». — Все правильно. Сейчас сделаем. Горев, давай его с ребятами в нашу «санитарку».

Он снова повернулся к майору.

— Извини, Петр Андреевич, — повторил он. — Тряхнуло, понимаешь. Ведь живой еще пацан был. Только что.

— Понимаю, товарищ полковник, — серьезно отозвался Кремер. — Ребят терять — кованым сапогом под дых бьет. И даже ниже.

Майор помолчал и добавил:

— Пора звонить науке.

Он начал доставать из кармана мобильник, но в этот же момент аппарат сам запиликал в его руке.

— Кремер, — произнес он в трубку. — Погоди, погоди, Сергей… Да погоди ты кричать, я же ни черта разобрать не могу!

Зинченко смотрел на Кремера, прижимавшего мобильник к уху. Он заметил, что лицо майора постепенно каменело и на нем начинали поигрывать желваки.

— Понятно, — бросил в трубку майор. — Где? Да, знаю. Возле автобусной остановки. Будь там и никуда ни шагу. На сегодня ты отбегался.

Он помолчал, слушая собеседника, и отчеканил:

— Ну, это мы потом поговорим. Рубаху на себе сейчас драть не хрена, у нас на это времени нет. Через пару минут будем.

Кремер выключил телефон и, не убирая его в карман, хмуро посмотрел на полковника.

— Вот искомая геометрия и начинает вырисовываться с новым уточненным контуром.

Он поймал вопросительный взгляд Зинченко, понявшего, что речь идет о новых жертвах, и, не дожидаясь прямого вопроса, пояснил:

— Один — только что. И еще один, а то и больше — второй свежести. Отсюда недалече.

— Где конкретно?

— Пока не знаю. Проводник — Кожаный Чулок, следопыт хренов, учитель наш героический — в супермаркете нас дожидается. Я туда.

— Пашинян! — крикнул Зинченко.

Майор в камуфляжке, стоявший метрах в двадцати, подбежал к ним.

— Да, товарищ полковник.

— Остаешься за старшего, — приказал Зинченко и, повернувшись к майору, сказал: — Я с вами.

Телешов, вернув мобильник администраторше, сумрачно постоял и направился к дверям магазина дожидаться Кремера. Бледная как смерть женщина молча проводила его взглядом и внезапно произнесла:

— Гошка… Как же это? Погиб? Почему?

Она вышла из-за кассы и медленно пошла к Телешову.

— Я же слышала весь разговор… Я слышала, как вы по телефону… Зачем же вы его…

Сергей повернулся к ней и увидел, что по ее щекам ручейками сбегают слезы. Он отвел взгляд.

— Почему это все? — Она трясла его за рукав куртки. — Вы же сами его увели… И что теперь? Что теперь? Что вы молчите?

— Я… — произнес Телешов и умолк, испугавшись звука собственного внезапно осипшего голоса. Ему хотелось выкрикнуть, что он не виноват, что грузчик сам напросился, и это было бы правдой — было бы, если бы по-настоящему не было ложью. Он это хорошо понимал. Как понимал и то, что теперь смерть Гошки до конца дней его, сколько уж Бог этих дней даст, на его, Телешова, совести.

Он поднял глаза на администраторшу и с трудом выговорил сухими губами:

— Простите…

Женщина махнула рукой и побрела к кассе. Она медленно опустилась на стул и неподвижно застыла. Сергей видел только, как изредка вздрагивают ее плечи, но не слышал ни звука.

Сейчас он готов был сгореть, провалиться сквозь землю, исчезнуть, рассеяться в прах. Такого жгучего, пожиравшего все его существо чувства вины он не испытывал никогда. Слишком резким оказался переход от существования под одеялом к чудесам героизма, а за новообретенную твердость характера жизнью своей заплатил совсем другой человек. Алина была неправа, подумал он. Джекпот можно сорвать и два раза подряд. Дело лишь в том, какой ценой. И цена, как оказалось, может быть страшной.

Он даже не знал, есть ли у Гошки семья. Кажется, все-таки была. Выпивал грузчик, конечно, будь здоров, однако не выглядел совсем уж опустившимся. И на работе, хоть и обдавая всех вокруг никогда не исчезавшим перегаром, бывал как штык. Сколько ему было лет? Тридцать пять? Сорок? Вряд ли больше. И кто-то должен будет сообщить родным…

Сергей невольно посмотрел в сторону кассы. Плечи женщины все еще вздрагивали. Он перевел взгляд на единственную в торговом зале продавщицу. Та, обхватив плечи руками, не сводила широко открытых испуганных глаз со своей всемогущей начальницы, беззвучно плакавшей сейчас на совсем не своем пролетарском месте. Кто же из них понесет в Гошкину семью страшную весть? Наверное, все-таки администраторша, вот эта самая мымра. Или участковый Костя…

Молодец, Сергей Михайлович, подумал он, это ты здорово про себя все решил и по полкам расставил. Все верно. Это же их обязанность. Ее как начальницы, Кости — как хранителя и стража вверенного ему участка. Не ему же, Телешову, из-за которого симпатичный и честный выпивоха погиб, взваливать на свои плечи такое бремя. Лучше мымра. Лучше Костя. А вы, Сергей Михайлович, похоже, в героев да рыцарей уже наигрались…