Прожорливое время - Эндрю Джеймс Хартли

Развернувшись в сторону источника света, Найт наклонил голову и ринулся в атаку. Там стояли минимум два человека, но впереди только один. Томас с силой налетел на него левым плечом, и мужчина отшатнулся назад, открывая за собой черную пустоту. Найт бросился туда, ощутил свист удара, прошедшего в каких-то дюймах от его головы, и уже успел подумать, что ему удалось проскочить. Сделав еще два широких шага, он свернул в другой тоннель. Его преследовал один негодяй, а может, и гораздо больше.

Теперь Томас видел только то, что озарялось отсветами фонаря, сиявшего у него за спиной. Он бежал вперед, и безумные дрожащие тени казались ему даже хуже, чем непроницаемый мрак. Еще два шага, и вдруг, без всякого предупреждения, темнота исчезла. Вспыхнули лампы под сводами, волна света пронеслась по тоннелям подобно падающим костяшкам домино. Найт закрыл глаза, сердце у него в груди подпрыгнуло, затем, так же внезапно, полностью остановилось.

Меньше чем в тридцати футах впереди на полу сидел мужчина, прислонившись к стене. Все в нем казалось каким-то неправильным — положение конечностей, вывернутая голова. Однако Томаса парализовал цвет, алая краска, которой были забрызганы светлые стены, внезапно появившиеся из темноты.

Найт не мог видеть его лицо, но сразу же понял, что это американский виноторговец, с которым он встретился в Реймсе. Труп полусидел-полулежал, разметав руки и ноги, неестественно запрокинув голову назад, открывая жуткую рану на шее. Вытекающая кровь образовала мокрую лужицу вокруг ботинок с пряжками, которые позвякивали подобно колокольчикам.

Пробежав по инерции еще пару шагов, Томас остановился, тотчас же поднес руки к лицу и согнулся пополам. На какое-то мгновение он забыл о преследователях, догонявших его сзади, а когда вспомнил, было уже слишком поздно.

Найт обернулся как раз навстречу удару. Его слабая правая рука поднялась, но не смогла помешать рукоятке топора, с силой обрушившейся ему на голову. Свет на миг стал ослепительно ярким, после чего полностью померк.

Томасу грезились тоннели и темнота, затем послышались обрывки голосов, говорящих по-французски, мрак начал сереть, и он наконец сообразил, что очнулся. Пошевелившись, Найт почувствовал тупую боль в том месте, где его ударили по голове, и какое-то время ему казалось, что его вырвет. Закрыв глаза, он застыл, дожидаясь, пока это чувство пройдет, после чего осторожно огляделся вокруг.

Он лежал на железной кровати, на тонком матраце, пахнущем уксусом, в помещении с каменными сводами, высеченном под землей. Это оказалось не то место, где он упал, получив удар. Его определенно перетащили в какую-то другую часть подвала. Воздух был промозглый, освещение — тусклое. Томас по-прежнему оставался босым, его часы исчезли. Правое запястье было приковано к спинке кровати.

Левой рукой Найт ощупал наручники и убедился в том, что они были прочными и надежными. Приподнявшись, он перекинул ноги, спустил их к полу, уселся на край кровати и поднял левую руку к затылку. За ухом появилась твердая шишка, отозвавшаяся на прикосновение болью, однако рука осталась чистой, и Томас не смог нащупать ссадин на коже. Впрочем, лучше было не думать о том, что с ним еще могли сделать.

В данных обстоятельствах это очень нелегко.

Свободной рукой Найт проверил карманы. Пусто. Из чего следовало, что тюремщики забрали у него бумажник и теперь им известно, кто он такой. Ничего хорошего в этом не было. Томас пощупал плечо. Оно болело, но кровь сквозь рубашку не проступала.

Найт разглядел стальную дверь. Помещение было просторнее, чем Томас представлял себе тюремную камеру, в одном углу стояли две бочки, но в остальном оно идеально подходило для этой цели. Окна отсутствовали, дверь выглядела прочной. Так что выбраться отсюда Найт не смог бы, даже если бы не был прикован к кровати.

Поэтому он стал ждать, мысленно проигрывая то, что произошло в подземелье, осторожно приближаясь к воспоминанию о мертвом виноделе, или кем он там был, словно снова медленно подходя к его трупу. Томас не чувствовал особого огорчения по поводу смерти человека, которого он совсем не знал, только смятение и ужас, вызванные обстоятельствами его гибели, а также определенные опасения относительно того, что это может означать для него самого. В конце концов, тот, кто так обошелся с мужчиной в ботинках с пряжками, может так же прикончить и Найта.

Вот только, конечно, с ним давно уже могли бы так поступить.

Обдумав это, Томас смог найти два возможных объяснения. Если его оглушили те же типы, которые убили американца, то он, Томас, им зачем-то нужен живой. Это, вероятно, имеет какое-то отношение к тому, что ему придется сказать, когда тюремщики наконец придут.

Если же американца убили не они, значит, в этих подземельях скрывается еще кто-то.

Смерть винодела поставила Томаса в тупик. Если это был тот самый человек, который бродил во дворе его дома ночью после убийства Даниэллы Блэкстоун, значит, между ними есть какая-то связь. Томас представил этого человека таким, каким встретил его в Реймсе. Уж не проверял ли тот, помнил ли его Найт по погруженному в темноту саду в Ивенстоуне? Вероятно, винодела позабавило, что Томас даже не догадывается о том, что они уже раньше встречались и дрались. Эта мысль выводила Томаса из себя, усиливала ощущение того, что ему здесь нечего делать, он ничего не знает и лишь вслепую мечется от одной неприятности к другой.

В конце концов одна из них станет для него последней.

Поэтому Томас гадал, как подготовиться к тому, что принесет неизбежный разговор, сколько времени он пробыл без сознания. У него не было часов, поэтому Найт точно не мог сказать, давно ли пришел в себя. Пять минут назад? Десять?

Чем больше времени проходило, тем конкретнее Томас терял ему счет. Только отсутствие чувства голода и желания сходить в туалет позволяли кое-что понять. То, что казалось пленнику несколькими часами, на самом деле, вероятно, ограничивалось всего одним. Иногда Найту казалось, что он слышит доносящиеся из тоннелей шаги и обрывки разговоров, однако на его призывы, выкрикнутые на плохом французском, ответа не было. Да он и не представлял, кого звать. Пожалуй, все те, кто мог его услышать, и так знали, что Томас здесь.

Один раз свет заморгал. Найт уставился на лампу, усилием воли призывая ее не гаснуть, глотая комок горькой паники, подступивший к горлу едкой кислотой. Лампа загорелась снова, тускло, но ровно. Томас неотрывно смотрел на нее целых пять минут, до тех пор, пока не убедился в том, что она будет светить и без его внимания, и только тогда отвернулся.

Он сидел на кровати, чувствуя, как на него давит глупость и бессмысленность всего происходящего. Дилетант бродит среди трупов, которыми оказывается усеян весь его путь. Томас подумал о Дэвиде Эсколме. Найту следовало оставить все в покое и отправиться в Токио. Черт побери, откуда Дебора может знать, что нужно Куми? Она с ней даже никогда не встречалась.

Операция прошла хорошо, назначен курс облучения. От него у людей выпадают волосы? Или же это происходит от химиотерапии? Только теперь до Томаса постепенно стало доходить, что он ровным счетом ничего не знает о раке. Это было одно из тех слов, от которых он всю свою жизнь спасался бегством, как будто они исчезнут, если их не замечать. Ему и в голову не приходило, что такая беда может стать реальной, подкараулить человека такого же возраста, как он или Куми. Ей еще не было сорока, у нее в семье никто не болел раком. Конечно, умом Томас понимал, что такое возможно, но прочувствовать своим нутром, ухватиться так, как можно потрогать саму опухоль, твердую и растущую настолько быстро, что это буквально чувствуется… Нет. Разве такое возможно? Как жить, сознавая, насколько быстро всему положит конец собственное тело, превратившееся в самого страшного врага себя самого?