Искусство частной жизни. Век Людовика XIV - Мария Неклюдова

Принц Эрисский, хотя и не молод, не столь обременен годами, чтобы считаться стариком, а поскольку он от природы галантен, на всем дворе лежит отпечаток его нрава; но, говоря по правде, этот небольшой двор может по праву называться самым воспитанным, интересным и остроумным из всех, мной виденных, благодаря принцессе Кларэнт, вдове его старшего сына. Принцесса Эрисская и вправду обладает особым талантом вдохновлять всех, кто к ней приближается: как говорится, рядом с ней никто не осмеливается обнаруживать недостаток ума. — Умоляю, — прервал тут Амилькар, — возьмите на себя труд описать нам ее красоту, ее ум и нрав. — То, о чем вы просите, — отвечал Эмиль, — гораздо труднее, чем вы думаете, ибо красота и ум принцессы Кларэнт отмечены такой деликатностью и своеобразием, что мне не найти подходящих выражений, чтобы вас с ней познакомить. Ибо скажи я, что она хороша собой, приветлива и бесконечно умна, ее можно было бы сравнить со многими представительницами ее пола, подходящими под это описание. Поэтому, чтобы отличить ее от прочих красавиц, вам необходимо знать свойства, присущие только этой восхитительной женщине. Тогда вам будет ведомо, что роста она самого приятного, намного выше среднего, но все же не слишком. Весь ее облик отличается непринужденностью, поступки — естественностью, а осанка — благородством; при первом взгляде на нее сразу понимаешь, сколь высоко ее происхождение и что весь век она проводит в лучшем обществе, а нравом весела, как будто собирается танцевать. У нее белокурые волосы — но не блеклого оттенка, и это ее украшает, — и превосходный цвет лица: самые суровые зимы не в силах лишить ее румянца, который так ее красит, оттеняя чудесную белизну кожи, что во все времена года она свежа, как свежи на весенней заре прекрасные розы. Кларэнт обладает еще одним преимуществом, ибо движения души никогда не портят цвета ее лица. Меланхолия не заставляет ее желтеть, гнев едва усиливает алость щек, скромность ее красит, а радость придает лицу такую безмятежность, что вблизи от нее успокаиваются самые встревоженные умы. Что до губ, то они прекраснейшего цвета в мире, а еще у нее красивый очерк лица, синие, полные огня глаза и столь прелестные щеки, что, когда она улыбается, в ней появляется нечто, не поддающееся выражению, и в этом часть ее прелести. Что касается шеи, то невозможно представить себе более точеную и белую; короче говоря, не сыскать дамы лучшей наружности, которой бы ничего не стоило покорение сердец. Не знаю, удастся ли мне разъяснить вам ее ум, но я точно знаю, что никогда не было более приятного, складного, просвещенного и тонкого. У нее живое воображение, и весь ее вид столь галантен, достоин и очарователен, что ее стыдно не любить. При всем том она сама признается, что порой бывает склонна к беспричинной печали, которая на три или четыре часа дает передышку веселости. Но эти печали столь незначительны и так быстро проходят, что, по сути, заметны лишь ей самой. Ее разговор свободен, занимателен и естествен; она говорит точно, хорошо, порой выражаясь простодушно или остроумно, так что всем приходится по вкусу; она не похожа на недвижных красавиц, в которых нет жизни, ее ухватки не бывают надуманны и происходят исключительно от живости ума, веселости нрава и счастливой привычки всегда сохранять изящество. Танцует она так чудесно, что похищает глаза и сердца всех, кто на нее глядит, ибо у нее есть такт, способность и нечто такое, чего не выразить, но что придает ее облику ту галантность и приятность, которой лишены все прочие. Кроме того, Кларэнт любит читать, и, не претендуя на высокий ум, великолепно разбирается в прекрасном. Она с удивительной легкостью выучила африканский язык, ибо Африка находится в тесных сношениях с Сицилией, и потому благородные сицилийские дамы захотели с ним познакомиться. Помимо этих редкостных качеств принцесса обладает нежным, верным и очаровательным голосом, и хотя увлекается пением и поет действительно превосходно, но — что достойно всяческих похвал, — как подобает особе ее звания, не видит в том чести, не заставляет себя умолять, ничего из себя не строит; причем делает она это столь галантно, что становится еще краше, особенно когда поет африканские песенки, которые ей нравятся более напевов ее края, ибо в них больше страсти. Кларэнт любит все прекрасное и все невинные развлечения, но свою славу она любит более себя и столь рассудительна, что нашла способ сохранить прекрасную репутацию, не ударяясь в строгости, застенчивость или одиночество, причем сохранить ее и при великом дворе, где она видит самых достойных людей и принуждает к любви сердца, на то способные. Правда, она никогда не давала надежды никому из влюбленных, но в ней столько достоинств, что отчаяние, обычное лекарство от страсти, не становится избавлением для ее воздыхателей. Меж тем Кларэнт не считает их поклонниками, и веселость, столь ей идущая и развлекающая саму ее, пока она развлекает других, позволяет ей причислять к своим друзьям всех тех, кто желал бы осмелиться претендовать на роль влюбленных. Но она так следит за своим поведением, что злоречие всегда уважало в ней добродетель и не подозревало в галантных интригах, хотя галантней ее на свете не найти. Порой, смеясь, она говорит, что влюблена лишь в собственную славу, которую обожает до ревности. Еще в ней удивительно то, что в свои годы она рассуждает о фамильных делах с осмотрительностью опыта, лишь со временем приобретаемого просвещенными умами; и более всего меня восхищает, что при нужде она легко обходится без светского общества и без двора, спокойно удовлетворяясь деревенскими развлечениями, как будто была рождена в лесах. И возвращается оттуда столь же прекрасной, веселой и нарядной, как будто не покидала Эриса. Я забыл вам сказать, что пишет она так же, как говорит, то есть самым приятным и галантным образом. Еще эта принцесса отличается очарованием столь великим и неотвратимым, что, наперекор обычаю, завоевывает сердца и дам, и кавалеров и внушает дружбу наравне с любовью. Можно смело заверить, что ею равно повержены зависть и злоречие, ибо она любима всеми красавицами и всеми достойными людьми двора. За исключением любимой мною особы, я никогда ни в ком не видал столько прелестей, веселья, галантности, ума, невинности и добродетели; никто лучше не владеет искусством быть изящной без натуги, шутливой без злости, веселой без неразумия, блюсти приличия без принуждения, любить славу без гордыни и быть добродетельной без суровости. В Кларэнт есть еще одно достоинство, необычное для дамы ее лет и нрава, ибо она способна следовать советам друзей и доверять им даже тогда, когда они расходятся с ее мнением. Правда, один из них известен ей с самого детства, и это человек исключительного достоинства, ума, рассудительности, знаний, добродетели и воспитанности, превосходно знающий свет, поэтому неудивительно, что в самом начале жизни ее выбор пал на него; судите сами, что такая принцесса не может не задавать тон своему двору. Посему могу вас заверить: на всем свете нет другого места, где, учитывая его протяженность, встречалось бы больше достойных людей, чем в Эрисе.

Мари-Мадлен Пиош де Ла Вернь, графиня де Лафайет

Портрет госпожи де Севинье, выполненный графиней де Лафайет

(1659)

Мари-Мадлен Пиош де Ла Вернь, графиню де Лафайет (1634–1693), с госпожой де Севинье связывали не только дружеские, но и родственные — вернее, свойственные — отношения: ее мать вторым браком вышла за Рено де Севинье, который приходился дядей мужу госпожи де Севинье. Тогда же, по-видимому, завязалось их знакомство. В 1659 г., когда был опубликован портрет маркизы, госпожа де Лафайет сама уже была замужем, ей исполнилось двадцать пять лет, то есть она пересекла грань между молодостью и зрелостью. Вряд ли случайно, что именно в это время появляется ее первое литературное произведение. Оно написано от лица «Неизвестного»: скрывшись под маской анонимного поклонника госпожи де Севинье, госпожа де Лафайет начинает игру с читателем, которую будет вести всю жизнь, никогда не признаваясь в авторстве собственных сочинений. Но «Портрет госпожи де Севинье» подразумевает лишь полупрозрачную завесу тайны, именно поэтому рядом с изображением портретируемой вырисовывается образ ее подруги, самой госпожи де Лафайет. Возникает своеобразный любовный треугольник: «Неизвестный» — госпожа де Севинье — госпожа де Лафайет; мнимое соперничество между «Неизвестным» и госпожой де Лафайет порождает игру иллюзий, столь любимую литературой и искусством конца XVI — середины XVII в.